плавно перетекающий от теклы к стражникам, потом к подлейтенанту и в итоге к Кааврену, теперь начнет прыгать туда-сюда во времени. И мнение наше таково, что подобное поведение рассказа необходимо объяснить, что и сделано: прерывистость течения времени в рассказе является сугубо следствием желания историка исключить подробности, которые он полагает несущественными либо отвлекающими, а вместо этого — сосредоточить свое и читательское внимание на вещах важных.
Посему с позволением и, надеемся, пониманием читателя мы, как обещали, сейчас продвинемся во времени вперед — действие, которое мы предпринимаем, осознавая всю внезапность такого сдвига, но уверенные, что именно так лучше всего изложить читателю избранную нами историю. Итак, три месяца миновало после событий, описанных в предыдущих главах, и Кааврен, более ничего не узнавший о раненом выходце с Востока и таким образом временно обо всем этом забывший, вновь вынужден был вспомнить то дело. А случилось это так.
Кааврен был в своем кабинете и изучал свежие отчеты относительно местоположения и готовности своих подчиненных, когда раздался громкий звук трущихся друг о друга кусков дерева, обозначавший, что некто дернул за шнур трещотки за дверью, ведущей в комнату для совещаний. Лишь немногие имели право войти в эту дверь, и ни одна из этих персон не явилась бы сюда просто так, а потому Кааврен немедленно предложил явившемуся войти.
Дверь открылась, вошел некто — некто, добавим мы, облаченный в темно-серый плащ с капюшоном; походка его была твердой и размеренной, а подойдя к столу капитана, он опустился в одно из кресел.
— Что ж, — проговорил Кааврен, — хотя я нимало не сомневаюсь, что в мой кабинет тебя привело не удовольствие, тем не менее, заверяю, что я этому всецело рад.
— Даю слово, — раздался в ответ мягкий, почти музыкальный голос, — что мои чувства полностью совпадают с твоими.
— Рад слышать это. И хотя я с удовольствием насладился бы продолжительной беседой, но полагаю, что твое прибытие преследовало определенную цель, причем цель в некотором роде срочную.
Под капюшоном сверкнули белые зубы.
— Ты так полагаешь?
— Обычно, друг мой, посещения твои именно таковы.
— Не стану отрицать.
— Итак?
— Да, есть кое-что, по моему мнению, требующее твоего внимания.
— Что ж, мое внимание к твоим услугам, так что самое время изложить это самое кое-что.
— Тем лучше. Ты помнишь, месяца три назад ты расследовал нападение на имперского графа?
— Ты же знаешь, Пел, три месяца — не тот срок, чтобы я забыл нечто подобное.
— Это правда, я лишь хотел, чтобы ты освежил в памяти те события.
— Что ж, ты этого добился. Что дальше?
— Возник один вопрос, причем того сорта, которым, я полагаю, следует заняться Отряду особых заданий.
— Значит, ты так полагаешь. А что думает ее величество?
— Она об этом еще не знает. Посвящать ли ее — решать тебе после того, как ты услышишь то, что я собирался сказать.
— И это как-то связано с нападением на графа Сурке?
— Я расскажу тебе, а дальше сам рассудишь.
— Хорошо.
— У тебя есть отчеты по проведенному тобой расследованию?
Кааврен дернул головой.
— Вопрос, пожалуй, надо задать иначе: есть ли у ТЕБЯ отчеты по проведенному мной расследованию?
Пел хихикнул.
— Ты же знаешь, я порой слышу то, что другие говорят.
— И читаешь то, что другие пишут.
— Ладно тебе, это разве так плохо?
Кааврен покачал головой.
— Оставим это. Лучше скажи, что тебе показалось важным в этих отчетах.
— Я заметил то же, что и ты, друг мой.
— Ты про опросы, связанные с селом Бугор?
— Точно.
— Тогда мы действительно заметили одно и то же.
— Давай посмотрим. Будь любезен, прочитай соответствующий раздел.
— Хорошо, если хочешь.
Кааврен поднялся, открыл шкаф рядом со столом, и достал из него ящик, помеченный нынешним годом и словом «открытые». Там он отыскал толстый конверт, перетянутый белой резинкой, а порывшись в конверте, нашел искомую папку. Снова сел за стол, пролистал, и прочел вслух:
— «Вопрос: за последние дни или недели здесь бывали выходцы с Востока? Ответ: Выходцы с Востока, ваш-милость? Нет, никаких выходцев с Востока. Только пивовары-креоты, несколько орков, драконлорды как вы, несколько иссол, пара странствующих торговцев-джагал, да еще лиорн, он навещал двоюродного брата. Никаких выходцев с Востока, ваш-милость».
— А, так этот абзац привлек твое внимание, Кааврен? Я поражен.
— Да ну? Но если во всех прочих имелось нечто важное, признаюсь, я этого не заметил.
— Что ж, это честно, потому что я не заметил ничего важного в том, что ты зачитал.
— Что ж, я объясню тебе, что я заметил, если ты скажешь, что я упустил.
— Вполне равное соглашение, и я его принимаю.
— Тогда слушаю.
— Если ты вернешься к одиннадцатой странице…
— Кажется, ты хорошо знаком с документом, Пел.
— Возможно, я его видел.
— Ладно. Вот, открываю одиннадцатую страницу.
— Видишь, здесь твои наблюдательные и прекрасно обученные стражники описывают, что купили шесть бутылок вина, чтобы развязать языки тем, кого решили расспросить?
— Вижу, и более того, одобряю.
— А на полях, как ты, несомненно, заметил, ими приведена стоимость этих бутылок.
— Таковы правила, Пел, ведь если бы они не привели список расходов, то не могли бы требовать их возмещения, а значит, пришлось бы им за все платить из своего кармана.
— Разумеется, и это разумные правила.
— Тогда что же… ага, понимаю. Тогда это от меня ускользнуло. Очень уж невелика сумма за шесть бутылок «Эпришки».
— Точно.
— И все же я не понимаю…
— Кааврен, друг мой, что ты можешь сказать о вине «Эпришка»?
— Что оно, как на мой вкус, слишком сладкое, но все же пользуется хорошим спросом, и что его производят и разливают в Эприше.
— И это правильно, друг мой. Позволь также заметить, что в данном вопросе вкусы наши полностью совпадают. А ты знаешь, как это вино распространяется?
— Распространяется? О, сознаюсь, об этом я никогда не думал. Вероятно, в фургонах, загруженных бочками либо ящиками с бутылками…
— Я не совсем это имел в виду, говоря о распространении.
— А что же?
— Это вино не поставляется в розницу, а только непосредственно в рестораны и гостиницы, оптом.
— И что же?
