Но я же не иорич.
— Это верно.
— Так что же, вам нравится, когда подзащитного выпускают?
— К чему вы клоните?
— Ни к чему. Я просто поддерживаю разговор, пока обдумываю свое дело.
— А. — Он странно на меня взглянул, потом проговорил: — Мне нравится подбирать лучшие аргументы, на какие я только способен, и нравится, когда порой они имеют нечто обшее со справедливостью.
— Справедливость? А что это?
— Вы серьезно?
— Нет, но ответьте, как если бы это было серьезно.
— Не знаю. Я не забираюсь в тайные глубины. Кое-кто углубляется. Но правосудие? Эдикты еще иногда бывают связаны со справедливостью, статуты — почти никогда.
— А с чем они связаны?
— С практичностью. Например, тут, в Адриланке, где консервация мяса развилась в целое производство, выпустили местный статут, декларирующий, что любой крестьянин, не способный за год выплатить долги, может быть изгнан с земли. Знать начала вопить, но ничего реально сделать не смогла.
— Не понимаю, при чем тут консервы.
— Вышвырните крестьян с наделов и получите рабочую силу для консервного завода. Плюс, разумеется, масса выходцев с Востока.
— Ага. И все они, ну, такие же прозрачные?
— Иногда. В области вокруг озера Шаломар — Тирма как раз там, — нашли серебро. Сперва случился наплыв шахтеров, потом — наплыв купцов, торгующих всякой мелочью. И герцог выпустил статут, обложив налогом продажу и покупку горнодобывающего оборудования, до безумия задрал налоги и объявил о конфискации имущества всякого, кто не способен заплатить налоги. Так он и набрал армию. Но не думаю, что вы бы назвали это справедливостью.
— Хм. Нет, пожалуй что нет.
— Случается и похуже. В Корлафе, на севере Пушты, нашли олово, а рабочей силы почти не было. Граф разразился целым потоком статутов, и когда он утихомирился, то получил не только все шахты в собственность, но и самые идиотские законы в округе, в соответствии с которыми несколько тысяч местных жителей были взяты под стражу и приговорены к работе в шахтах.
— Он вправе делать такое?
— Изредка кое-кто из достаточно богатой семьи выдвигает отдельное дело на рассмотрение Империи, и тогда отдельный закон отменяют.
— Я-то думал, что это у джарегов коррупция.
— Закон отображает общество, справедливость отображает идеализацию этого общества.
— Вы кого-то цитируете.
Он кивнул.
— Это Юрстов, император-иорич Пятого Цикла. Он пытался построить систему истинной справедливости. Не преуспел, но сделал немало полезного.
— А вы занимаетесь эдиктами, потому что они не столь плохи?
— Возможно, частично из-за этого тоже, — нахмурился он, — хотя я выразился бы иначе. Как-то у меня был клиент, который сильно кого-то разозлил, и этот кто-то подстроил все так, словно мой клиент совершил преступление. Я его вытащил. Вот это было справедливо.
— А было ли? В смысле, почему на него кто-то так сильно разозлился?
Перисил пожал плечами.
— Не знаю. Я уже сказал, что глубины оставляю другим. А для меня правосудие таково. Положим, бедняк-текла украдет у землевладельца цыпленка, потому что хочет есть. А могущественный и высокородный орка изобретет схему, чтобы обмануть свою команду и прикарманить половину оговоренной платы. Если первого выпустят, надавав по шее, а второго отправят на Звезду — вот это, пожалуй, для меня и будет справедливым.
— И часто так случается?
— Не знаю. С такими делами я не работаю, это обычный закон, а моя сфера — эдикты. Но, полагаю, чаще случается как раз наоборот. К чему все это, лорд Талтош?
— Я просто любопытствую, вот и все. А вы… странная персона.
— Вы никогда не встречали адвокатов?
— Встречал, но только тех, которые интересуются исключительно деньгами.
— А, — проговорил он, — да, конечно же.
Я поднялся.
— Простите. Не буду отвлекать вас от работы.
— А какие планы у вас?
— Пока что я должен думать как джарег.
— Полагаю, вам это проще, чем думать как адвокат.
— Несколько проще, — согласился я. — Да, еще одно. Десаниек. Как мне ее найти?
Глаза его сузились.
— Зачем это вам?
— Не знаю. Но я не собираюсь ее убивать.
— Если вы обменяетесь с ней хоть словом…
— Сомневаюсь, что до этого дойдет.
Он помолчал, потом сказал:
— Во время следствия она будет работать в конторе Имперского Суда в Императорском крыле.
— Как она выглядит?
Адвокат снова нахмурился, ему определенно не нравилось, куда сворачивает разговор.
— Я правда не собираюсь ни убивать ее, ни избивать, — проговорил я. — Что буду делать — не знаю, но вполне может так случиться, что я спасу ей жизнь, если дела повернутся в нужную сторону.
— Хорошо, — ответил он, — но я не слишком хорош в описании внешности.
— Что в ней самого заметного?
— Хм. Лицо, пожалуй.
— Что-либо особое в том, как она одевается, что носит…
— Волосы подбирает высоко, и всегда закалывает их шпилькой, усыпанной мелкими бриллиантами.
— Спасибо, — ответил я. — Этого должно хватить. И не слишком беспокойтесь.
Я покинул его кабинет и вернулся на первый этаж Дома Иорича. Мне нужно было подумать, и в поисках места, где бы этим стоило заняться, я снова пересек улицу, вошел в крыло Иорича, несколько минут созерцал барельефы и размышлял, что они обозначают, и в итоге зашагал по направлению к темнице, все еще пытаясь сложить кусочки мозаики.
Когда я добрался до массивных ворот, кусочки так кусочками и оставались.
Стражник на посту был тем же самым. Он спросил:
— Желаете повидать Алиеру?
— Да, — ответил я, хотя эта мысль у меня прежде не возникала.
На этот раз мне пришлось скрепить подписью и печатью лишь один документ, подтверждающий, что все подписанное ранее остается в силе.
Незнакомая стражница провела меня внутрь.
У двери, опережая стражницу, я хлопнул в ладоши. Она открыла дверь и впустила меня, напомнив:
— Один час.
Алиера находилась на прежнем месте и в прежнем положении. Словно с прошлого раза и не
