Она вытянула руку и уставилась на коротко подстриженные ногти. – Из-за этой бабы, что приехала с Колли, я почувствовала себя двоечницей в кабинете у директора. И мне это не понравилось. И сама она мне не нравится.
– Мне она тоже не понравилась, – пробормотала Лейни, обращаясь скорее к самой себе.
Оставшись в одиночестве, она собрала со столов грязную посуду, отнесла ее на кухню и расправила скатерти.
И все это время она размышляла. Тщетно повторяя про себя, что думать не стоит.
Его рука, тронувшая воротник, – темная и проворная, такая же, как он сам. Когда-то эта рука прикасалась к ней, и она еще не забыла те времена.
Тогда, конечно, на нем не было шикарного костюма. Тогда его руки бывали обнажены, они грели ее, когда он с неистовой силой прижимал ее к себе. Губы его не были тогда поджаты, как полчаса назад; они были жадными и настойчивыми…
Она-то считала, что избавилась от этих воспоминаний навсегда. И вот они вернулись.
Когда, скажите на милость, испытывала Лейни Торн такую же жгучую ревность, как в тот момент, когда к Колли прикоснулась эта холеная женщина? Зачем он вернулся? Зачем пришел в «Магнолию»?
«Разве я сумею видеть его… – боже, как трудно произнести даже про себя это слово! – женатым на другой женщине?
Надо бежать отсюда, иначе мне конец. У меня остановилось сердце, когда я увидела у него серебряный свисток».
Они встретились в один ослепительно яркий день.
Лейни еще не разглядела толком этого парнишку, а он уже много о ней знал. Он любил сбегать из маленького домика, в котором жил, чтобы посмотреть на строительство большого белого здания на вершине холма. Ему не составляло труда выкраивать свободное время, благо надзор за табачными плантациями был поручен ему и контролеров над ним не было. Ему стоило только добежать до Вдовьей бухты, и ему открывался вид на белый дом, стоящий на другом берегу.
Чистая вода Вдовьей бухты была ему лучшим товарищем по играм, другом, единственным, если не считать старого Чарли. Но он истосковался по людям, по живым людям. А Чарли редко позволял ему играть с детьми из убогих домов вниз по реке. «Они не нужны тебе, Колли, – ворчал всегда Чарли. – Они тебя добру не научат».
И Колли понимал, что Чарли прав. Дом их стоял почти у самой реки, от которой его отделяла небольшая рощица. Таким образом, Колли и Чарли жили, по существу, на отшибе. И дело было не только в том, что Чарли стремился к уединению; соседи, в свою очередь, избегали тесного общения, предпочитая настороженно наблюдать за ними издалека.
Однажды Колли попытался завязать более близкое знакомство с одним из маленьких оборвышей, но им помешала его матушка.
– Не водись с ним, – заявила она своему сыну. – Этот Ролинс-безотцовщина нам не компания. Дьявол хочет, чтобы мальчика оставили в покое, а мне совсем не хочется ссориться с Дьяволом.
А Колли уже хорошо знал, кто такой Дьявол. Это табачный король, это ему принадлежат плантации. Седовласый мужчина в комбинезоне и больших сапогах. Это его Колли должен бояться, когда он проходит мимо, тяжело ступая и припадая на правую ногу. К счастью, Дьявол только смотрит исподлобья и по большей части ничего не говорит, он вообще почти не обращает внимания на Колли и Чарли, разве что дает им какие-то деньги после уборки урожая, и Чарли затем спускает эти деньги в магазинчике, расположенном на границе владений Дьявола. Даже магазин этот принадлежит Дьяволу, как и ферма, как и они сами, работники этой фермы.
Правда, одно слово, произнесенное осторожной мамашей, осталось непонятным.
– Что такое «безотцовщина»? – спросил Колли у Чарли.
Старик в это время пытался напоить новорожденного теленка из бутылки. Он поднял голову, и Колли обратил внимание на его римский нос, блестевший от пота.
– Это не про тебя, – коротко ответил Чарли. – Люди, что живут в тех домах, ровным счетом ничего не понимают. Они боятся тебя, потому что ты не такой, как они. Когда-нибудь ты уедешь из этих мест. А они… У них нет будущего, они приговорены к вечной каторге здесь, на фермах, вот они и потеряли душу.
– А ты, Чарли? – с любопытством спросил Колли. – Ты-то почему сюда приехал?
Старик долго не отвечал.
– Я приехал сюда вместе с Дьяволом пятьдесят лет назад, – наконец сказал он. – Приехал потому, что мне нужно было где-то спрятаться. И я спрятался здесь.
Поля глубоко надвинутой на лоб коричневой шляпы скрывали от Колли лицо старика, и мальчик, вдруг оробев, задал следующий вопрос:
– А я? Чарли, я-то что тут делаю? Я не помню, как попал сюда.
– Хватит с тебя, – сказал Чарли теленку, выпрямился и отошел в сторону. – Если не выживешь теперь, я не виноват. – Он приподнял шляпу и провел рукой по макушке, почти совершенно лысой. – И ты, Колли, ни в чем не виноват. Просто случилось так, что ты оказался не там, где должен быть. Наша задача – вернуть тебя в большой мир, принадлежащий тебе по праву. Проклятие должно стать для тебя благословением. – На Чарли иногда находил особый стих, и он начинал ни с того ни с сего говорить торжественно и высокопарно, как проповедник с амвона. Он был образованным человеком, старый Чарли, и в книгах понимал не меньше, чем в лошадях, к которым питал слабость Дьявол. – А теперь хватит вопросов. Берись-ка за мотыгу, а то завел моду совать нос в то, что тебе знать не положено. Любопытен ты больно.
Именно любопытство привело Колли к тому памятному дому. Стук молотков и визг пил привлек его внимание, и он приобрел привычку наблюдать за строительством, затаившись в укрытии. Он не приближался к строительной площадке, так что возможности побеседовать с рабочими у него не было. Интуиция подсказывала ему, что вступать в разговоры не стоит, как не стоит и рассказывать Чарли, где он пропадает часами.
