добавил им кофе.
– Тейт, если уж мы устраняем старые недоразумения…
– То?
– У меня такое впечатление, что вы с Кэрол сейчас ладите лучше.
Тейт внимательно посмотрел на брата:
– Пожалуй.
– Что ж, это… это хорошо. Если приносит тебе счастье. – Джек теребил пустой пакетик из-под сахара.
– А с какой стати я должен ждать из-за этого неприятностей?
Джек откашлялся и неловко заерзал на стуле.
– Даже не знаю, тут есть что-то… – Он провел рукой по редеющим волосам. – Нет, ты решишь, что я совсем спятил.
– Проверь, решу или нет.
– Что-то тут непонятно.
– То есть?
– Да не знаю даже. Черт возьми, это ты с ней спишь. И если уж ничего не замечаешь, значит, мне точно мерещится. – Он помолчал, ожидая в ответ подтверждения или опровержения, но не получил ни того, ни другого. – Ты видел, как вчера вечером она разговаривала с тем телевизионщиком?
– Каким телевизионщиком?
– Который был оператором, когда снимались коммерческие ролики на ранчо.
– Его зовут Вэн Лавджой. Он освещает мою кампанию для «Кей-Текс».
– Ага. – Джек развел руками и издал сухой смешок. – Просто странно, что Кэрол нашла необходимым побеседовать с ним во время вчерашнего сборища, вот и все. Потихоньку потянулась за ним сразу, как только он сошел с подиума. А ведь это не совсем ее тип. (Тейт поднял голову.) Я имею в виду… – забормотал Джек, – что он не… Черт, ты сам понимаешь.
– Да, я сам понимаю. – Голос Тейта был совершенно спокоен.
– Ну, мне, наверное, пора подняться и растолкать Фэнси с Дороти-Рей. Эдди хочет, чтобы к половине двенадцатого все собрались в вестибюле, готовые к отъезду. – Уже на ходу он ласково хлопнул брата по плечу. – По-моему, завтрак удался.
– По-моему, тоже.
Тейт невидящими глазами смотрел куда-то за окно. Значит, вчера вечером Кэрол разговаривала с Вэном Лавджоем? Зачем?
Он не сказал брату, что она уже беседовала однажды с этим оператором. Стало быть, вопреки ее пространному объяснению, которое он тогда от нее услышал, тот разговор на тротуаре около «Адольфуса» был не так уж невинен.
В тот раз она самым очевидным образом лгала. Он это понимал, но потом поцеловал ее, она поцеловала его, и за этим он совсем забыл, с чего началась размолвка. У них все шло так замечательно. И надо же было набежать этой тучке сомнения.
Раньше постель никогда не приносила им столько радости и удовлетворения. Да, их секс и прежде был не менее пылким. И изощренным. Но теперь создавалось ощущение, что изощренным сексом с ним занималась настоящая леди, а это было еще лучше. Отныне она не форсировала предварительные игры. Не бросала грязных словечек. Не вскрикивала, изображая полное удовлетворение, а лишь прерывисто дышала, и, на его взгляд, это было гораздо эротичнее. К тому же он мог поклясться, что все ее оргазмы были непритворными. В ее объятиях он ощущал какую-то новизну, подобие тайны, будто их любовь была чуть ли не запретной. Как ни банально это звучит, но каждый раз для него был словно бы первым. Он неизменно обнаруживал в ней нечто ранее ему неизвестное.
Ее никогда не отличала стыдливость, она без тени смущения то и дело разгуливала в голом виде. Однако в последнее время она предпочитала разжигать его с помощью пикантного нижнего белья, а не демонстрацией обнаженных прелестей. Вчера утром, когда они занимались любовью на диване в гостиной, она настояла, чтобы сначала он задернул занавески. Ему пришло в голову, что ее щепетильность объяснялась нежеланием показывать уже почти неразличимые шрамы на руках.
Такая почти девическая скромность восхищала его. Она соблазняла своей сдержанностью. Ему еще не привелось увидеть при свете дня то, что его руки и губы ласкали в темноте. И будь он неладен, если он не желал ее из-за этого еще сильнее.
Вчера он весь день неотвязно думал о ней. Участвовал ли он в дебатах, произносил ли зажигательную речь, его постоянно томило вожделение. Когда бы они ни встретились глазами, их взгляды выражали лишь нетерпение и желание скорее опять очутиться в постели.
У него появилась привычка подсознательно следить за тем, где она находится, и изобретать предлоги, чтобы оказаться рядом и прикоснуться к ней. Но, может быть, она водит его за нос? Может быть, ее застенчивость – только трюк, чтобы его оплести? Откуда у нее этот необъяснимый интерес к какому-то оператору?
С одной стороны, Тейту хотелось незамедлительно получить ответы на все вопросы. Но если ради этого пришлось бы пожертвовать миром в семье и радостями постели, он был готов на неопределенный срок отложить разгадку всех секретов.
41
Зинния Ратледж стояла и рассматривала развешанные на стене фотографии в рамках. Из-за этих снимков ей и нравился весь офис, она могла бы часами вот так на них глядеть, чего она, конечно, никогда не делала. Фотографии вызывали у нее дорогие, но в то же время горькие воспоминания.
