– Ах, да! Прошло целых две недели, прежде чем ее наконец хватились. Соседям показалось странным, что его жена так долго не выходит из дому. Но если он был так потрясен содеянным, то почему же не пришел к нам в слезах раскаяния сразу же после того, как зарубил ее топором?
Кари болезненно наморщила лоб.
– Не знаю, мистер Макки. Должно быть, он был просто раздавлен случившимся. Напуган до смерти. Испытывал сильнейший стресс. По его словам, она более тридцати лет изо дня в день пилила его.
Хантер горько рассмеялся:
– По-вашему, выходит, всякий раз, когда выясняется, что человек убил свою жену лишь из-за того, что она пилила его, мы должны говорить: «А-а, ну тогда другое дело».
– Не смейтесь надо мной!
Он мгновенно посерьезнел.
– Мне не до смеха, Кари. Я не вижу абсолютно ничего смешного в вашем вчерашнем поступке. И дело вовсе не в том, убил Гопкинс свою жену или нет, действительно он сумасшедший или хитрее всех нас, вместе взятых. Вся проблема в том, что вы взяли на вооружение избитые приемчики желтой прессы. В чем заключается ваша цель, Кари? В том, чтобы настроить против меня общественное мнение?
– А что, если вы и в самом деле заслуживаете этого?
– Но почему? Ведь я всего лишь выполняю свой служебный долг. Долг, состоящий в том, чтобы преследовать преступников и помогать поддерживать правопорядок. Ну почему вы с такой одержимостью кидаете камни в мой огород? Потому что я делаю то, чего ожидают от меня законопослушные граждане?
– Потому что мне не нравятся ваши методы. – Она отвернулась от него, но он, схватив Кари за руку выше локтя, в ту же секунду повернул ее снова к себе лицом.
– А мне не нравятся ваши! И еще мне не нравится, когда нарушают мои распоряжения. А я распорядился, чтобы к Гопкинсу никого не пускали. Кто вас провел к нему в палату?
– Никто! И отпустите меня. Мне больно!
Это не вполне соответствовало истине. Его пальцы вовсе не причиняли ей боли. Но Кари и Хантер стояли вплотную друг к другу, и близость его тела действительно доставляла ей беспокойство. Не говоря уже о странном чувстве беззащитности, которое она испытывала, ощущая его горячее дыхание на своем лице.
Он растерянно посмотрел на свои пальцы, сжимавшие ее руку, и медленно разжал их. Дав волю чувствам, он, судя по всему, был сконфужен своей несдержанностью. Она же, чтобы скрыть собственное смущение, потерла руку, где только что были его пальцы, делая вид, что боится теперь синяков.
Кари первой нарушила молчание. Она говорила с ним таким тоном, каким обычно разговаривают с собакой, которую только что отстегали за непослушание.
– У двери не было полицейского. Я вошла в палату беспрепятственно.
Однако Хантер вовсе не чувствовал себя побитым псом.
– Кто-то назвал вам номер палаты. Кто именно?
– Это тоже останется без последствий?
– А вот это уж черта с два! Я прямо отсюда поеду в госпиталь и оторву виновному голову.
– В таком случае, мистер Макки, весьма сожалею, но я никогда – слышите? – никогда! – не открою вам своих источников. Вам следовало бы знать, что это неписаный закон каждого уважающего себя репортера.
Хантер Макки едва не дымился от ярости, и Кари испытала сладкое ощущение триумфа. Она загнала его именно туда, куда хотела. Вот он, перед ней, униженный, разозленный. Такое же бессилие чувствовала и она, когда Макки выдвигал обвинения против Томаса.
Однако триумф оказался недолгим. Хантер Макки не замедлил показать, что его еще рано списывать со счетов. Не торопись, Кари. Он сделал шаг вперед, так что их одежда соприкоснулась. Стоило ему двинуться еще немного, и она оказалась бы прижатой к стене. Его загадочные глаза впились в ее рот и замерли. Остановились… Наконец он мягко вымолвил:
– Вы сами напрашиваетесь на неприятности, Кари.
Его глаза оставались прикованными к ее губам. Она же не двигалась с места, не желая подавать виду, что этот пристальный взгляд порождает в ее душе величайшее смятение. Наконец, не выдержав, Кари облизнула губы.
– Я не боюсь вас, – произнесла она низким голосом.
Уголок его рта дернулся. Очевидно, это должно было означать ухмылку. Затем, медленно подняв глаза, Хантер посмотрел ей прямо в лицо. Казалось, он заглянул ей в душу, и от этого у нее похолодело в груди.
– Думаю, все-таки боитесь.
Не сказав больше ни слова, он вышел.
– Трудновато тебе придется. Сунуть руку тигру в пасть и то легче.
Хантер Макки, сидевший, закинув ноги на край письменного стола, снял очки и устало потер глаза.
– Сам знаю. Да тут еще присяжных таких набрали – хуже некуда.
Они с Гаем Брейди уже несколько часов листали объемистые тома уголовного дела. Было уже поздно, и прокурор изрядно устал. Сбросив ноги вниз, он поднялся и с наслаждением потянулся, уперев кулаки в поясницу.
