– Хорошо хоть судья постановление вынес в нашу пользу. Мы получили право судить этого парня как взрослого, – заметил Хантер.
Со времени ареста Гопкинса прошел ровно месяц, однако тот так и не предстал перед судом. Проведя дотошную психиатрическую экспертизу, несколько врачей огласили заключение: подсудимый невменяем, а потому неподсуден. И Гопкинса упекли в психушку с тем условием, что, как только он выйдет, его можно будет привлечь к уголовной ответственности за убийство жены.
Новое дело было не менее скользким. Перед Ханте-ром стоял неумолимый выбор: выпустить убийцу на волю или претерпеть немыслимые муки, но все-таки добиться обвинительного приговора.
Гай, хмурясь, с трудом разбирал собственные каракули.
– Представляю, какой хай поднимут правозащит-нички. И за что нас только бог карает? Ну почему ему всего шестнадцать?
– Шестнадцать – всего лишь цифра в метрике, – отозвался Хантер, беря на себя роль адвоката дьявола. – Зато делишек за ним столько, что не всякий взрослый уголовник похвалиться может. Ты список арестов, которым он подвергался, видел? Вслух читать – язык отсохнет. Мелкое воровство, кража со взломом, ограбление, разбойное нападение, вандализм, хранение наркотиков, незаконное ношение оружия… Это тебе не какой-нибудь шестнадцатилетний молокосос-старшеклассник. Этот паренек с девяти лет чудит. От него все только одного ждали: когда же он замочит кого-нибудь? Ну вот и дождались.
– Он утверждает, что это была вынужденная самозащита. Оправдание вообще-то довольно хлипкое – попробуй докажи, что твоей жизни действительно угрожали.
– Об этом пусть у защиты голова болит. На мой взгляд, заключение медэксперта на руку скорее нам, чем адвокату. Мыслимое ли дело – пырнуть собственного отца сорок три раза, а потом говорить, что убивать его даже в мыслях не было. – Из россыпи съедобной дряни, купленной в автомате, Хантер выбрал печенье «Твинки», с сомнением посмотрел на него, а затем, освободив от обертки, сунул в рот. – Для меня это дело ясное как божий день. Мальчишку я допросил, все материалы изучил. Мнение однозначное: у парня ни стыда ни совести.
– Но не забудь про козыри защиты: низкий социально-экономический статус семьи, переполненная квартира, безответная мать, побои от отца-алкоголика…
– Ты, случаем, к Кари Стюарт в союзники не метишь? – сухо заметил Хантер. – Кажется, я только что слышал ее голос.
Гай хмыкнул:
– Ну и вцепилась же она тебе в холку! Хватка у нее почище бульдожьей.
– Не спорю, этот процесс для нее – просто дар судьбы. Очень скоро у нее на руках будет полный комплект фактов, чтобы в очередной раз сделать из меня кровожадного мерзавца. Надеюсь, господь не допустит, чтобы все поверили в то, что я получаю извращенное удовольствие, добиваясь обвинительных приговоров. Такова печальная необходимость. К тому же именно за это мне платят жалованье.
Засунув руки в карманы, он подошел к окну. Ночной дождь дочиста вымыл городские улицы. Машины мчались, оставляя на мокрой мостовой красные и белые полосы следов габаритных огней. На улице до сих пор моросило – к дождю прибавился еще и мелкий снег. Пробежав по силуэтам городских зданий, задумчивый взгляд Хантера остановился на телебашне Даблъю-би-ти-ви.
Интересно, она все еще на работе? Вряд ли. Поздно уже. Лучше бы ее сейчас там не было. Добираться домой в одиночку, да еще в столь поздний час…
О чем он, черт возьми, думает?!
Ведь она презирает его. Более того, целую кампанию развернула, чтобы выставить его перед всем честным народом шутом гороховым, и это в лучшем случае, а в худшем – грязным, беспринципным политиканом. А он, видите ли, стоит сейчас перед окошком и переживает, как она поедет домой по скользкой дороге.
«Признайся, приятель, не идет она у тебя из головы», – пропищал у него в мозгу тоненький голосок.
Чертовщина какая-то! Вечерами он, кипя от гнева, смотрит ее репортажи по телевизору, а потом ложится в постель, и она предстает перед ним снова – в эротических сновидениях. Для человека, свято верящего в логическую взаимосвязь любых событий, это было просто непостижимо.
От этих переживаний Хантер прямо-таки весь извелся. Дошло до того, что он засомневался даже, достаточно ли был беспристрастен в деле о скандале в городском совете. Что, если голова Уинна понадобилась ему лишь потому, что он воспылал страстью к вдовушке «слуги народа»? Ранее Хантер никогда не сомневался в правильности принятых решений. Углубленный самоанализ был для него явлением совершенно новым и неожиданным.
И все же, сколько бы он ни прокручивал в мозгу одни и те же вопросы, всякий раз выходило, что стыдиться ему нечего. Он все делал правильно. Каждое его действие вполне согласовывалось с законодательством и диктовалось только одним стремлением – до конца выполнить прокурорский долг. А то, что Кари Стюарт могла заставить его сомневаться в самом себе, только еще раз доказывало ее опасность.
– Ничего, на сей раз я заткну ей рот, – пробормотал он.
Гай закашлялся, поперхнувшись теплой кока-колой.
– Ого! Ты собираешься надеть на Кари Стюарт намордник? И каким же образом, если не секрет?
– Добьюсь от судьи запрета на видеокамеры в зале суда. А без камеры она бессильна. Процесс обещает стать подлинной сенсацией – о нем раструбили по всей стране. И нам надо как следует постараться, чтобы его окончательно не превратили в цирк для прессы.
– Думаешь, тебе удастся уговорить судью? Вспомни, Хантер, он как раз из тех, кто просто обожает красоваться перед объективами.
Макки вернулся за стол, надел очки и раскрыл очередную пухлую папку.
– Придется постараться, – повторил он.
