Кари на секунду прижалась лбом к его руке, но тут же подняла голову. Глаза ее были сухими, но выглядела она по-прежнему подавленной.
– Может быть, мне и в самом деле нужно время, чтобы остановиться и оглядеться. Мне нужно о многом подумать, разобраться в своих чувствах. – Она встала и решительно направилась к двери.
– Что ты намерена делать?
Ничего не видя перед собой, Кари неопределенно пожала плечами.
– Не знаю еще.
И шагнула в полумрак редакции, превратившись в одну из загадочных теней пустого зала.
Открывая входную дверь, Бонни, зябко кутавшаяся в домашний халат, в последнюю очередь ожидала увидеть на пороге Пинки Льюиса.
– Выпить найдется? – спросил он вместо приветствия или объяснения причин визита.
Бонни резко затянула на себе поясок халата.
– Что стряслось? Бармены объявили забастовку?
– Выпить, спрашиваю, найдется или нет?
Молча сделав шаг в сторону, Бонни дала понять, что он может войти. Что и говорить, приглашение не самое радушное.
– Виски?
– Ага. Двойное.
Как только ее младшенький уехал из маминого гнездышка, чтобы продолжить учебу в колледже, Бонни первым делом обновила в доме обстановку. Она безжалостно выкинула всю рухлядь, боевые рубцы на которой напоминали о времени, когда главными здесь были дети. Новая мебель стала для Бонни наградой за те долгие годы, что ей приходилось воспитывать сыновей, отказывая себе практически во всем.
Швырнув пиджак на стул, Пинки уселся на диван и с наслаждением вытянул ноги. Стянув с шеи галстук, он небрежно бросил его на диванный валик. Затем с его ног один за другим слетели ботинки. Присутствие этого неряхи нарушало тот идеальный порядок, который был наведен немалыми усилиями, и все же Бонни с удивлением обнаружила, что рада этому. Слишком долго ее дом оставался сияюще чистым. Чересчур долго.
Подав гостю стакан с виски, она села с ним рядом, положив руку на спинку дивана и уютно поджав под себя босые ноги.
– Чему обязана столь неожиданным визитом? Нежные чувства пробудились или еще что?
Он смерил ее кислым взглядом.
– Может, обойдемся сегодня без взаимных любезностей? И без тебя на душе погано. Начальство отстранило Кари от работы на три месяца. – Затем Пинки в мельчайших подробностях поведал ей о том, что произошло. Он уже выдохся, но Бонни по-прежнему отрешенно молчала. Теряя терпение, рассказчик повернул к ней пунцовое лицо. – Ну, что скажешь?
– Вероятно, это самое лучшее из всего, что могло с ней произойти.
Несколько успокоившись, он глотнул еще виски.
– Вот и я ей о том же. И еще мне показалось, что пора бы открыть ей глаза на ее покойного муженька. Хватит ей жить иллюзиями.
– Так ты рассказал ей обо всех его шашнях?
– Ну уж до этого дело не дошло. Я просто намекнул, что Макки, возможно, говорил ей чистую правду.
– И как она восприняла это?
– Догадайся. Ведь для нее старикан был святым.
– Значит, пора ей поумнеть. Святых мужчин не бывает. – Это высказывание она сопроводила довольно мрачным взглядом.
– Вопреки всякому здравому смыслу она винит во всем Макки, – задумчиво продолжил Пинки, не замечая красноречивой мимики собеседницы. – Она просто одержима этим человеком, и, что самое главное, одержима уже долгое время. Как-то неестественно это.
– А может, наоборот, очень даже естественно, – загадочно произнесла Бонни.
– О чем это ты?
– Сдается мне, здесь происходит нечто более серьезное, чем кажется на первый взгляд.
Пинки резко повернулся к ней всем телом.
– Знаешь, у меня ведь скоро язык отсохнет – талдычить каждую секунду: «О чем это ты? О чем это ты?» Сказала бы уж начистоту, что думаешь.
– Ладно, слушай. Ненависть – штука такая же сильная, как и любовь. А потому бывают случаи, когда одну страсть не так легко отличить от другой. Говорят, от ненависти до любви один шаг.
Пинки насупил свои белесые брови.
– Так, значит, ты полагаешь, она демонстрирует ему ненависть, потому что на самом деле любит его? – На его губах впервые появилось некое подобие улыбки. – На твоем месте я бы к ней с такой гипотезой не сунулся. Побоялся бы.
