– Ты открой, что я из-за двери кричать буду. Валю подменить надо. Заболела.
– А вы один?
– Нет, всех монтеров с собой взял. Конечно, один.
– Я сейчас. Оденусь только.
– Давай быстрее.
Степан, припав к двери, настороженно слушал дом. До него доносился какой-то стук, чьи-то легкие шаги, шорох. Нет, он не мог определить – одна была Дробышева или кто-то еще прятался в темной духоте дома.
– Я войду, – тихо сказал он Климову, – а вы в дверях встаньте. Чтоб мимо вас никто!
– Не пройдет.
И по этому твердому «не пройдет» Степан понял, что Климов шутить не будет, что вряд ли кто- нибудь прорвется мимо живого связиста.
За дверью послышались шаги, и из щели на крыльцо проник свет. Загремели засовы, дверь распахнулась.
На пороге стояла женщина, лицо ее Полесов не разглядел, в левой руке она держала керосиновую лампу, правой запахивала халат у горла.
– Ой! – сказала она тихо. – Вы же не один, Павел Сергеевич…
– Ничего, ничего, – Степан начал теснить ее в комнату, – идите, гражданка Дробышева, я из уголовного розыска.
– Зачем это, зачем?! – Голос ее сорвался, и она, отступая, подняла лампу выше. Пятна света прыгали по прихожей, выхватывая из мрака отдельные предметы. Прихожая была маленькая, заставленная какими-то старыми картонками, обои на стене пузырились и отставали. Все это Степан уловил краем глаза. И понял, что здесь никто спрятаться не может и дверь из комнаты в прихожую выходит всего одна.
– Климов, – позвал он и услышал, как тот вошел в прихожую. – Вы, гражданка, засветите-ка лампу как следует и еще что-нибудь зажгите. Только быстренько.
Дробышева выкрутила фитиль и вошла в комнату. Сразу же в маленькой столовой, обставленной старой, потемневшей от времени мебелью, стало светло и уютно. На столе стояли остатки ужина, бутылка вина и недопитая бутылка водки. Но главное, что увидел Степан, было два прибора.
– Вы одна в доме?
– Конечно. – Дробышева пожала плечами.
– А это? – Степан кивнул на стол.
– Вечером заходил мой знакомый, мы закусывали.
Полесов быстро оглядел комнату. Вот дверь закрытая, стол с закуской, этажерка с патефоном, тяжелый, резной буфет, на нем какие-то безделушки: собачка, поднявшая лапу, мальчик со свирелью, охотник; маленький Наполеон, поблескивая серебряным сюртуком и шляпкой, стоял между бронзовым охотником и чугунной собачкой. Сложив на груди руки, он спокойно глядел на человеческую суету, словно осуждая ее.
И тут Степан совершил ошибку. Подойдя к буфету, чтобы взять серебряную фигурку, он на секунду оказался спиной к двери, ведущей в другую комнату.
– Откуда она у вас? – Степан повернулся и сразу увидел открытую дверь. Пытаясь выхватить из кармана наган, он понял, что уже опоздал.
Его сначала обожгло и отбросило к стене, он упал, потянув за собой стул. Падая, все же поднял наган, но выстрелить не успел: вторая пуля словно припечатала его к полу. Умирая, он услышал голос Климова, хотя слов уже не мог разобрать. А потом увидел фонтан, который все увеличивался в размерах, и вода в нем падала бесшумно, постепенно темнея.
– Ложись, гадина! – крикнул Климов Дробышевой.
Из темноты спальни ударил еще выстрел, и пуля отбила от косяка двери большую щепку. Климов присел и выстрелил из нагана трижды, потом одним броском пересек комнату и опрокинул стол, загородившись его дубовым телом.
Он прислушался. Тихо. Только, забившись в угол, всхлипывала Дробышева. Что делать дальше, Климов не знал. И потому приказ охранять выход он принял как единственную для себя возможность что-то предпринять в сложившейся ситуации. Бывший лейтенант Климов знал, что приказ надо выполнять точно. Он вынул из кармана три патрона и засунул их в пустые гнезда барабана. Теперь он был готов.
На крыльце послышался топот. Бежало несколько человек, но это не смутило Климова. Он поднял наган. В комнату ворвался сержант с автоматом, за ним два бойца.
– Кто?.. Кто стрелял?
И вдруг сержант увидел Полесова, лежавшего на полу. Он сделал шаг к нему, вглядываясь.
– Степа! Полесов! – Сержант наклонился к убитому.
Когда они проникли в спальню, то увидели маленькую дверь, ведущую в кладовку. Прямо посередине кладовки виднелась поднятая крышка люка погреба.
– Выходи! – крикнул сержант. – Выходи, сволочь!
Он вскинул автомат, и гулкая очередь разорвала тишину. На пол со звоном посыпались гильзы.
– Прикройте меня! – крикнул сержант и спрыгнул вниз.
Через несколько минут в глубине подвала вспыхнул свет фонаря.
– Ну что, Миша? – Один из бойцов наклонился к люку.
– Ход здесь, видно, во двор. – Голос сержанта звучал глухо.
Данилов
Он не верил своим глазам. Не мог смириться с тем, что в углу комнаты лежал, разбросав руки, убитый Полесов, что две пули, выпущенные бандитом, оборвали его жизнь и она ушла из этого большого и сильного тела.
Данилов изо всех сил пытался справиться с тяжелой волной ненависти, захлестнувшей его. Будто зачумленный, он посмотрел на забившуюся в угол Дробышеву и против своей воли тихо заскреб пальцами по крышке кобуры, еще не решаясь расстегнуть ее и вынуть оружие.
– Не надо, Иван Александрович, не надо, – сказал сержант и встал рядом с ним. – Незачем вам из-за этой суки под трибунал идти.
– Это ты прав, Миша, прав, не наступило время трибунала, – сказал Данилов и только тут понял, что рядом с ним стоит Костров, Мишка Костров, о котором думал последние несколько дней. – Это ты, Мишка?
– Я, Иван Александрович.
– Видишь, горе у нас какое. Ах, черт возьми…
Дом заполнялся народом. Приехали люди из райотдела и из госбезопасности. Уже протокол писали, и Климов кому-то давал показания. И все они занимались его, Данилова, делом.
– Белов, – спокойно позвал Иван Александрович.
– Здесь, товарищ начальник.
– Немедленно прикажи посторонним оставить помещение.
– Есть!
– Сержант Костров, задержитесь, – добавил Данилов.
Теперь в нем словно сработала какая-то система: ушла ненависть и жалость тоже, остался только профессионализм.
Иван Александрович наклонился над убитым, провел рукой по его лицу, закрывая глаза, внимательно рассмотрел пол рядом с телом Степана. Рядом с правой рукой лежал наган, левая крепко сжимала какой-то блестящий предмет. Данилов с трудом разжал пальцы и высвободил из них фигурку Наполеона. Он перевернул ее печаткой к свету, посмотрел инициалы.
– Где врач? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Здесь, – ответил Белов.
– Пусть увозит тело.
Он сказал и сам удивился. Как он мог сказать это слово: тело. А чье оно?! Это же Степа Полесов,
