замена.
— Вот я и говорю, ради чего стараться? Все мое рвение, о котором ты упоминала, выдохлось. Я теперь пальцем не пошевельну. Хватит.
Диди скорчила гримаску.
— Знаешь, сколько мне лет? — спросил он.
— Тридцать семь.
— Восемь. Через двадцать лет мне стукнет пятьдесят восемь. Простата увеличится, а дружок усохнет. Поредеют волосы, нарастет брюшко.
— Откуда такой мрачный взгляд на мир?
— Оттуда, — огрызнулся он, резко выпрямившись в кресле и пристукивая указательным пальцем по панели приборов в такт своим словам. — Просто эти двадцать лет пройдут впустую. А таких, как Савич, будет еще больше, и все они продолжат убивать. Так ради чего все это?
Диди свернула к бордюру и остановилась. Вдруг до него дошло, что она привезла его домой, а не на судебную стоянку, где осталась его машина после того, как Дункана обвинили в неуважении к суду и вывели из зала.
— В общем, нам пришлось отступить. Завтра…
— Отступить?
И впечатал кулак в ладонь.
— Не могу поверить, что этот ловкий сукин сын снова ускользнул. Как ему удается? Ни у кого нет такого сверхъестественного везения. Или такой изворотливости. Наверное, однажды на своем заваленном трупами пути он встретился с дьяволом и заключил с ним сделку. Все черти, какие есть в аду, должны работать на него. Но я клянусь тебе, Диди, — если даже это будет последнее, что я сделаю… — Он заметил ее улыбку и замолчал. — Что?
— Ничего, Дункан. Кажется, ты снова полон рвения. Он резко выругался, расстегнул ремень безопасности и толкнул дверцу.
— Спасибо, что подвезла.
— Я зайду. — Прежде чем выйти из машины, она сняла с крючка над задней дверцей пакет из химчистки.
— Что это?
— Костюм для сегодняшнего вечера. Переоденусь у тебя, тогда не придется тащиться домой, а потом обратно в центр.
— Какого еще вечера?
— Ужин в честь награждения. — Она испуганно взглянула на него: — Только не говори, что забыл.
Он запустил пальцы в свою буйную шевелюру.
— Забыл. Прости, напарница, но это сегодня не для меня. Сегодня он не хотел видеть никаких копов. Не хотел встречаться с Биллом Жераром в полуофициальной обстановке, потому что отлично знал: завтра его первым делом вызовут к начальнику в кабинет и со смаком надерут задницу. Чего он вполне заслуживает после устроенного им скандала в суде. Его гнев был справедлив, просто он дал ему волю не в то время и не в том месте. Диди права — он только навредил делу. Савич, наверное, остался этим очень доволен.
Диди нагнулась, подобрала с дорожки к дому газеты и хлопнула ими Дункана по животу.
— Ты пойдешь на этот ужин, — сказала она и стала подниматься по кирпичным ступеням, ведущим ко входной двери его дома.
Отперев ее, они зашли внутрь; Дункан бросился к висевшему на стене термостату и подрегулировал кондиционер.
— А с какой стати у тебя отключена сигнализация? — спросила Диди.
— То и дело забываю код.
— Ты никогда ничего не забываешь. Просто ленишься. Дункан, не включать сигнализацию просто глупо. Особенно сейчас.
— Почему «особенно сейчас»?
— Из-за Савича. Его слова «Мы еще увидимся. И скоро» походили на угрозу.
— Надеюсь, он на меня нападет. Тогда у меня появится оправдание.
— Для чего?
— Для того, чтобы исполнить свой долг. — Он швырнул спортивную куртку на стул и пошел по коридору на кухню, расположенную в задней части дома. — Где комната для гостей и ванная, ты знаешь, — сказал он, указывая на лестницу. — Располагайся.
— Дункан, ты идешь на этот ужин вместе со мной, — сказала Диди, преследуя его по пятам.
— Нет, я иду на кухню выпить пива, а затем приму душ, съем сэндвич с ветчиной и горчицей, так чтобы до слез продрало, а потом…
— Сыграешь на рояле?
— Я не умею играть на рояле.
— Что верно, то верно, — ядовито заметила она.
— Потом, наверное, посмотрю какой-нибудь матч по телевизору и завалюсь пораньше спать. Ты представить себе не можешь, до чего я соскучился по своей кроватке за две ночи тюрьмы. Зато я точно знаю, что
Она уперла руки в бока.
— Ты обещал.
Открыв холодильник, он не глядя достал банку пива, со щелчком открыл и смахнул ладонью выступившую пену.
— Это было до того, как я отсидел в тюрьме.
— Я получу поощрение.
— Ты его заслужила. Поздравляю. Расколола вдову, раскроившую ломом череп мужа. У тебя острый нюх, напарница. Горжусь тобой. — Он поднял банку пива, как будто сказал тост, и пригубил.
— Ты не понимаешь. Я не хочу идти на праздничный ужин одна. Ты будешь моим кавалером.
Он захохотал, расплескав пиво.
— Это же не кадриль. И потом, с каких пор тебе понадобились
— Если у меня не будет
— Позвони копу из отдела улик. Как его? Ну, тому, который всякий раз смущается, когда тебя видит. Пригласи его в кавалеры.
Она брезгливо поморщилась.
— У него влажные руки. Терпеть этого не могу, — сказала она и расстроено добавила: — Дункан, всего на пару часов.
— Прости.
— Ты просто не хочешь, чтобы нас видели вместе.
— Что за бред? Нас постоянно видят вместе.
— Но на вечеринке — никогда. Там могут оказаться люди, которые не знают, что мы с тобой напарники. А вдруг, не дай бог, они примут меня за твою подругу. То, что ты встречаешься с этой кучерявой коренастой пигалицей, может навредить твоей репутации неутомимого мачо.
Он решительно поставил банку с пивом на стол.
— Ты меня с ума сведешь. Во-первых, у меня никогда не было такой репутации. Во-вторых, кто считает тебя пигалицей?
— Уорли назвал меня вертикально обделенной.