– Лозадо опасен для нее. Особенно если решит, что она выбирает между ним и мною и предпочитает меня.
– Полагаю, с тобой она на эту тему не разговаривала?
– Нет. Если бы ты не рассказал мне, что случилось накануне, я ничего бы не знал.
Вик не мог понять поведения Ренни, и это его злило. Она заходила каждое утро, как правило, с опущенной головой, и смотрела на его карту, а не на него.
– Как вы себя чувствуете, мистер Треджилл? – каждый раз один и тот же вопрос.
Она проверяла шов и рассеянно кивала, слушая его ответы, как будто, по сути, и не слушала или ей было глубоко наплевать. Она говорила ему, что довольна, как заживает рана, механически улыбалась и уходила. Вик понимал, что он у нее не единственный пациент. Он и не ждал какого-то особого вникания.
Ну, может, и ждал. Слегка.
Вик помнил, как она сидела у его кровати и поила его спрайтом. Помнил, как мазала ему губы бальзамом. Помнил, как они смотрели друг на друга и сколько времени это длилось.
А может, ничего такого и не было?
Кто знает, возможно, это галлюцинации под воздействием лекарств. Или приятный сон, показавшийся ему былью? Все может быть. Ведь застал же ее Орен вчера в объятиях Лозадо в ее собственном доме?
Черт бы его побрал, он никак не мог разобраться, что с ней происходит.
– На обходе она такая деловая, что оторопь берет, – делился он с Ореном. – Даже о погоде не поговоришь.
– Жарко и сухо.
– Похоже на то.
– Она согласилась занять пост заведующего в хирургии.
– Я слышал, – сказал Вик. – И правильно. Она это заслужила. – Орен продолжал многозначительно смотреть на него. – Это ничего не значит, Орен.
– Я этого и не говорил.
– Да по твоему лицу видно.
Вошла сестра с еще одним стаканчиком сока.
– Я выпью позже, – сказал Вик. – Обещаю. – Она недоверчиво смотрела на него, но все же поставила стаканчик на поднос. Вик предложил сок Орену.
– Нет, спасибо.
– Смородиновый с яблочным.
– Да нет, не надо.
– Уверен? Уж извини меня, но ты с виду тоже не слишком здоров. – Орен появился, не только измотанный жарой, но и в дурном расположении духа. – В чем дело?
Орен пожал плечами, вздохнул, посмотрел в окно, затем повернулся к Вику:
– Пару часов назад звонил окружной прокурор. Само его величество. Даже не помощник.
Вик уже догадался, что мрачность Орена напрямую зависит от дела против Лозадо. Если бы у него были хорошие новости, он давно бы все рассказал.
Слушать плохие новости да еще мучиться от боли и жары – это уже перебор. Вик устроился поудобнее.
– Выкладывай.
– Он говорит, что у нас нет против Лозадо ничего серьезного. Во всяком случае, недостаточно для большого жюри. Короче, он отказался передавать дело в суд.
Вик уже сам догадался, что этим кончится.
– Он заезжал ко мне вчера. Этакий столп доброй воли и жизнерадостности. В итальянских баретках. Вон принес. – Вик кивком показал на букет красных, белых и искусственно-синих гвоздик.
– Надо же, какая честь.
– Я подробно рассказал ему все, что произошло в ту ночь, когда на меня напали. Сказал, что уверен полностью, что это Лозадо.
– И что?
– Дай-ка вспомню. Он подергал свою индюшачью бородку, почесал висок, потер брюхо, нахмурился, выдохнул сквозь сжатые губы и несколько раз покривился. Напомнил мне человека, которого мучают газы и он придумывает, как бы поинтеллигентнее пернуть. Сказал, что я выдвигаю серьезные обвинения. «Да чего уж, – сказал я, – убийство и попытка убийства. Не до шуток». Когда он уходил, то старался не встречаться со мной взглядом. Он прямо ничего не сказал, но…
– Политик, – процедил Орен.
– Но я рассудил по его неловкости, что у него какие-то проблемы с моим рассказом.
– Верно.
– Какие же?
