— Я жду у телефона.
Клэр повесила трубку, ненавидя себя за то, что только что сделала. Она всегда считала, что частная жизнь — это свято, неприкосновенно. Она ревностно оберегала ее от посторонних глаз, и не только из-за Мэри Кэтрин, но и потому, что интуитивно чувствовала, что известность такого рода унижает человеческое достоинство. В отличие от Ясмин, которая не мыслила себя без фанфар и блеска прожекторов, Клэр предпочитала оставаться в тени. Потому-то в сознании многих каталог «Французский шелк» ассоциировался именно с Ясмин.
Клэр возмущало, что ее все-таки вынуждают к публичной схватке. Она боялась ее. Нужно было найти такие слова для своего интервью, которые могли бы начисто отмести обвинения Ариэль Уайлд и в то же время сохранить в тайне то, что никому знать не следовало.
На следующий вечер она, лежа в постели, просматривала видеозапись своего интервью для Си-эн-эн, когда вдруг зазвонил телефон. Сначала она не хотела отвечать на звонок. Затем, повинуясь какому-то инстинкту, она все-таки взяла трубку, но лишь молча приложила ее к уху.
— Клэр, вы слушаете?
— Кассиди?
— Почему вы молчите?
— Потому что каждый раз, когда я снимаю трубку, слышу там одни ругательства.
— Люди Уайлда?
— Несомненно. Выкрикивают оскорбления, потом бросают трубку.
— Мне кажется, Ариэль в бешенстве. Сначала — провал того пикета. Хотя она и получила телерекламу, о которой мечтала, но благодаря неожиданному вмешательству Мэри Кэтрин люди ее предстали типичными головорезами. А сегодня, вдобавок ко всему, вы действительно поставили ее на место. Я видел ваше выступление.
— Это не было выступлением.
— Ну, речь, — поправился он. — Вы хорошо говорили.
— Я не шутила и готова отвечать за каждое свое слово. Если Ариэль Уайлд или кто-либо из ее организации позволят себе вновь порочить мою мать или Ясмин, я подам иск о возмещении морального ущерба, и уж тогда им не избежать финансового краха.
— Вы были очень убедительны.
— Спасибо.
— Но вы не стали отрицать ее завуалированные обвинения в том, что вы каким-то образом замешаны в убийстве ее мужа. — Он сделал паузу, ожидая ответа, но Клэр упрямо молчала. В конце концов Кассиди сказал:
— Если хотите, я могу договориться, и вам немедленно поменяют номер телефона.
— Нет, спасибо. Звонки, конечно, раздражают, но вскоре ажиотаж спадет, и они прекратятся.
— Почему вы не включите автоответчик?
— Это дело принципа. Если я дома, я всегда сама подхожу к телефону. Не хочу из-за них изменять своим привычкам. Он какое-то мгновение молчал, потом спросил:
— Сегодня не было пикетчиков под окнами?
— Нет, — ответила она, улыбнувшись в первый раз за последние сутки. — Я думаю, мама излечила их от митинговых страстей.
— Кстати, о вашей матери: Гарри присматривает за ней?
— Да, она осталась на ночь. А почему вы спрашиваете?
— Скажу, когда приеду. Встретьте меня внизу.
— Кассиди, я уже в постели. Я устала.
Но она уже говорила в пустоту — линия была мертва. Она швырнула трубку. Если ему хотелось видеть ее, мог бы назначить встречу на следующий день. Следовало бы проучить его — пусть стоит внизу и звонит, никто ему не откроет.
Но, спрыгнув с кровати, она тем не менее направилась в ванную. Там все выглядело так, как и всегда, но она знала, что никогда уже не сможет избавиться от незримого присутствия этого человека, взъерошенного, в забрызганной кровью рубашке. Он вел себя, конечно, по-хулигански, но ее женское начало тогда откликнулось на его порыв, как, впрочем, и сейчас, при воспоминании о его сильных руках, обнимавших ее талию.
Она угрожала ему разоблачением, уверяя, что романтическая интрига может пагубно отразиться на ходе его расследования. Но не сказала одного: как боялась этого увлечения она сама.
Клэр переоделась в джинсы и белый трикотажный пуловер; ей не хотелось, чтобы он подумал, будто она принарядилась в ожидании встречи с ним. В лифте она спустилась на первый этаж. Подходя к входной двери, она уже слышала звонок.
— Вы пунктуальны, — сказала она, открывая дверь.
— Одно из моих достоинств.
Он тоже был не при параде. Она никогда еще не видела его одетым иначе, как в костюм. На этот раз он был в джинсах, спортивной рубашке, поношенной куртке «Левис» и кроссовках.
— Почему вы захотели увидеть меня?
— Выйдите на улицу.
— Зачем?
— Мне здесь легче думается.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Там, в доме, на меня давит обстановка, — добавил он резко.
Всего в нескольких кварталах от дома Клэр жизнь в этот вечерний час бурлила, но по обе стороны здания «Французского шелка» улицы были темны и безлюдны. Когда Клэр вернулась, поставив дверь на сигнализацию, Кассиди мерно расхаживал по мостовой, где совсем недавно маршировали демонстранты.
— Вы чем-то расстроены, — заметила она.
— Вам хорошо говорить. — Он остановился и посмотрел ей в лицо. — Этот ваш сюрприз с денежными переводами…
— Я же все объяснила.
— Да. И Ясмин тоже. Но ваши объяснения выглядят не слишком правдоподобными.
— Ну это уж ваша проблема.
— Пока да, — коротко ответил он. — В котором часу, вы сказали, поехали в ту ночь за матерью в «Фэрмон»?
Клэр не ожидала такой внезапной перемены в разговоре. У нее даже перехватило дыхание.
— Я… что точно не помню, но думаю, около полуночи.
— И что вас так задержало?
— Простите, не понимаю.
— Андре Филиппи утверждает, что он позвонил вам в одиннадцать. В это время суток до «Фэрмона» отсюда езды не более пяти минут. Я знаю, поскольку только что проделал этот маршрут. Ваша поездка, однако, длилась на целый час дольше.
Что же вас задержало?
— Кассиди, я сказала, что добралась туда около полуночи.
Это могло быть и в одиннадцать, и в одиннадцать тридцать.
Я же говорила вам, что не уверена.
— Вы лжете! — Он с размаху шлепнул кулаком по ладони.
Клэр в испуге отступила. — Вы не могли выехать в отель раньше полуночи, потому что до этого не разговаривали с Андре. Когда он звонил в одиннадцать, он говорил с автоответчиком, не так ли? И вам пришлось ему потом перезвонить.
Он поравнялся с ней.
— Вас не было дома, когда он звонил в одиннадцать. Сегодня вечером вы говорили, что всегда подходите к телефону, когда вы дома, так ведь? Андре передал вашему автосекретарю, где искать Мэри
