соблазнительности.
– Ну ладно, пускай Ева была соблазнительна. Но что дальше?
– Ева не только была красоткой. Это была маленькая ведьма, совершенно без всякой совести. Как только она узнала, что Ирен – невеста Лоувела, она затеяла играть в большую игру. Менее чем через две недели после ее приезда в Нью-Йорк она стала водить его за кончик носа. Он безумно влюбился в нее, Бойд. Никогда в своей жизни я не видел парня, до такой степени сходившего с ума от девчонки!
– А как реагировала на это Ирен?
– Мне кажется, этого никто не знал, – задумчиво сказал Вильямс. – Она была прекрасно осведомлена о том, что происходит. Но ей это было безразлично – по виду, по крайней мере. Она по-прежнему говорила о том, что, когда пьеса перестанет идти, она выйдет замуж за Лоувела, и всегда была очень приветлива с сестрой. До того знаменательного вечера!
«Боже мой, – подумал я, – когда же мы наконец дойдем до этого проклятого вечера? Только бы он больше не останавливался».
– Ева вообще не пила. Никто не обращал на это внимания. Она обладала той живостью и личным шармом, который не нуждался в алкоголе. Это приобрело значение только в тот вечер.
Роджер Лоувел был одержимым яхтсменом, вы об этом уже знаете. И Фрэнк Харлингфорд был точно таким же. Он пригласил на уикенд Роджера с его невестой, а также всех членов труппы, которых ей захочется привести. Так что нас собралась целая толпа для поездки на Лонг-Айленд: Роджер, Ирен, Ева, Джин Бертон и я. Нет, Джин не смогла приехать. Мы явились туда на заре в воскресенье, но они, видимо, начали еще с вечера. Среди гостей я заметил Кестлера с какой-то пташкой и Карча. Полупьяный Харлингфорд тут же потребовал от нас, чтобы мы срочно их нагоняли.
Вильямс остановился, закурил следующую сигарету и вопросительно посмотрел на меня.
– Вы знаете, как оно бывает на такого рода вечеринках, когда в течение двух часов все напиваются. Потом все кажется забавным. И когда Ирен стала упрекать Еву за то, что она не пьет, все присутствующие поддержали ее, говоря, что Ева ведет себя не по-товарищески. Ирен приставала к Еве, раздражая ее, говорила всем, что она не пьет потому, что боится показать себя в своем настоящем свете, а это будет ужасное зрелище. Ева бросилась на нее, и они стали таскать друг друга за волосы. После того как их разняли, Ева попросила стакан. После шести стаканов она страшно опьянела.
– И это все? – проворчал я.
– Нет, – ответил Вильямс, покачав головой. – Харлингфорд стал приставать к Еве, как только она появилась, а когда понял, что она совершенно пьяна, не отходил от нее ни на шаг. Я видел, как Ирен отвела его в угол и что-то шепнула на ухо. После этого он подхватил Еву на руки и отнес в свою комнату. Она кричала, чтобы он ее отпустил, но никто не обратил на это внимания, кроме Лоувела. Он хотел последовать за ними, но Ирен удержала его. Одним ударом кулака он отправил ее на ковер и бросился вслед за Харлингфордом. Но Манни Карч встал на его пути.
Он раздавил окурок сигареты, поднял глаза и улыбнулся мне.
– После этого я сам был некоторое время занят одной малышкой – бывшей пассией Харлингфорда. В какой-то момент мне казалось, что я добьюсь успеха, но под конец, около шести утра, она сбежала от меня. Мне необходимо было выпить, и я спустился в гостиную.
Я прошел за бар и приготовил себе приличную смесь, которой можно было оглушить лошадь, и отключился раньше, чем успел допить. Через два часа я проснулся, лежа на полу позади бара, и услышал тихий разговор Харлингфорда с Кестлером. Оба оказались совершенно отрезвевшими. Я не слышал голоса Карча, но чувствовал, что он тоже здесь. По их тону я понял, что буду нежеланным собеседником, если вылезу.
Харлингфорд умолял Кестлера оказать ему какую-то услугу. Прислушавшись, я понял, о чем идет речь. «Я был пьян, – говорил Харлингфорд, – она тоже, и, во всяком случае, я думал, что симпатии взаимны. Внезапно она затихла. Что же я мог поделать, боже мой! Газеты начнут травлю, они не поверят мне!» Он упрашивал, чтобы Кестлер выручил его.
В конце концов Кестлер согласился и сказал, что он займется этим и что о подробностях они поговорят позднее, а Харлингфорд должен поскорее отправить по домам своих гостей, сказав им, что Ева уже вернулась в Нью-Йорк. Харлингфорд заметил, что Лоувел не удовольствуется таким объяснением и что нужно нечто большее, чем его слова, чтобы убедить его.
Кестлер возразил: «Ладно, пусть этим займется Ирен. Объясни ей, что в том, что произошло с ее сестрой, есть и ее вина. Если она будет отпираться, скажи, что я и Манни готовы поклясться в этом».
После этого они еще несколько минут поговорили, и Харлингфорд ушел, чтобы повидать Ирен. Я же остался там, где был, так как не был уверен в уходе Кестлера и Карча.
Вильямс энергично потер лоб рукой.
– Мы вернулись в Манхэттен к завтраку. Ирен удалось убедить Лоувела, так что он не выказал ни малейшего сомнения. Во всяком случае, я ничего не слышал. В последний раз я видел Ирен, когда отвез ее к ней домой.
– А потом, – сказал я, – когда она исчезла, вам не пришло в голову рассказать полиции об услышанном разговоре?
– Разумеется, да. – Он вытер лицо носовым платком. – Я даже собрался это сделать, но один случай, вернее, два заставили меня изменить намерение. Первый – когда Лоувелу выжгли глаза кислотой, второй – визит Манни Карча. – Он невольно вздрогнул. – Согласен, я был напуган! Но ведь я ничем не был обязан сестрам Манделл, Бойд, и, конечно, у меня не было ни малейшего желания быть до конца дней слепым, как Лоувел!
– А кому в голову пришла мысль сказать, что у Ирен нервная депрессия и она уехала в деревню отдохнуть?
– Лоувелу. Через два дня после ее исчезновения он позвонил и предложил пустить слух о ее болезни. Ирен сказала ему, что Ева больше не хочет ее видеть после той отвратительной драки. Лоувел думал, что Ирен еще слишком взволнована, чтобы вернуться к своей роли в театре, и решила съездить куда-нибудь на пару дней развеяться.
– В конце концов вы добились результата с той малышкой, о которой говорили? – небрежно спросил я.
– Никогда больше ее не видел, – ответил Вильямс. – Да и фиг с ней! Одна потеряна – десять новых найдено. В настоящий момент я увлечен Джин Бертон. Почему я не заинтересовался ею раньше? На этот раз все козыри у меня на руках. Она просто мед, когда дело касается ее братца, а я понемногу извожу его. Уверен, в самом скором времени Джин сдастся, пока ее братец совсем не ошалел.
Я встал, Вильямс быстро вскочил из-за стола и подошел ко мне.
– Я сказал вам все, что знал, Бойд, – с беспокойством заверил он. – Я доверяю вам и знаю, что вы не станете вмешивать меня во все это. Да, Бойд? Будьте справедливы! – Он протянул мне потную руку. – Итак, пожмем друг другу руки, как мужчины.
Он совершил ошибку, подсунув мне под нос свое благообразное лицо. После его откровений я понял, что не ошибся в первом впечатлении от этого человека, и сейчас он показал себя таким, каким я его представлял. Парень, который скрывал преступление и к тому же добивался любви женщины, шантажируя ее своим скотским отношением к ее брату.
Я погрузил свой правый кулак в его живот, наполненный жиром, и он медленно стал складываться под моей рукой, как медуза. Согнувшись пополам и обхватив живот руками, Вильямс застонал от боли, и по его щекам покатились слезы.
– За что? – всхлипнул он.
– За то, что вы имели наглость подумать, что я вашего поля ягода, – ответил я. – И оставьте в покое братца Джин, Вильямс, в противном случае я вернусь и разделаюсь с вами.
Я вышел из кабинета и прошел по коридору к зрительному залу. Джин и Ян ожидали меня по другую сторону двери.
– Итак? – стремительно спросил Ян, сверкая очками. – У него нашлись одна или две хорошие причины?
– Даже три, – сказал я. – На вашем месте я бы не торопился. Мне кажется, что мистер Вильямс не скоро придет в свое нормальное состояние.
