вниз по лестнице.
Кадберн стоял среди хаоса и дымящихся, обугленных трупов, впервые в жизни пребывая в состоянии полной растерянности и смятения. Взгляд его отчаянно метался по сторонам, но не находил того, кого нужно. Где же принц?.. С десяток тел обгорели до такого состояния, что опознать погибших было уже невозможно. Вероятно, именно среди них и следовало искать Мэддина.
Чувство, которого он не испытывал с детства, чувство абсолютной оторванности от семьи росло и поднималось в нем. Чувство огромного, неизбывного горя. Когда погибла Алвей, Кадберн переживал, потому что потерял подругу, ту, что ему нравилась, но сейчас боль просто сковала его – боль такая сильная, словно кто-то разрывал ему сердце.
Рядом валялся лопнувший ствол огнестрела. К металлу буквально прикипела чья-то рука. Ветерок коснулся лица Избранного, и он с удивлением обнаружил, что значительная часть западной стены Цитадели исчезла, словно раздавленная и сметенная кулаком незримого великана, а из темного проема несутся крики карабкающихся по камням солдат.
Вражеских солдат.
Лицо Избранного не дрогнуло. Оно как будто превратилось в маску с одним, навеки застывшим выражением.
Кадберн вынул из ножен палаш и безмолвно шагнул навстречу врагу.
Китайра лежала на полу, похожая на ворох небрежно скинутой одежды. Глаза ее были открыты, но взгляд беспокойно блуждал. Она попыталась позвать на помощь, однако из горла вырвалось что-то похожее на жалкий писк. С губ девушки стекала струйка слюны.
Она понимала, что должна что-то сделать, сдвинуться с места, но сил не осталось даже на то, чтобы поднять голову. Брошенная тряпичная кукла – вот кого она сейчас напоминает.
Китайра заставила себя сконцентрироваться, очистить разум и для начала поставила простую цель: пошевелить рукой. Под ней был холодный камень. Девушка попыталась приподняться, но это оказалось выше ее сил. Дыхание давалось с трудом, голова отчаянно кружилась.
Она знала, что случилось, потому что ощущала в своем мозгу присутствие Лерены и чувствовала боль Мэддина, когда того объяли языки пламени. Теперь и в ней самой огнем горел каждый нерв.
Все произошло так, как и обещала императрица – если не считать того, что Китайра влюбилась в Гэлис. Последнее планом предусмотрено не было.
План. Любимое детище Лерены. Императрица хотела, чтобы наказание постигло Мэддина вдали от Хамилая. Да, она мечтала наказать его за предательство Кевлеренов, за желание иметь ребенка от простолюдинки. Решение предложил канцлер Малус Майком, и основывалось оно на исследованиях, проведенных в университете несколькими грамматистами. Используя человека, способного уловить суть Сефида – например, Китайру, – Кевлерен мог значительно расширить свои возможности. Такой человек исполнял роль рупора, усиливающего крик. Майком же предложил отправить Мэддина во главе экспедиции в Кидан, убрав его таким образом из Хамилая. Но самый гениальный ход Малуса заключался в том, что экспедиция не могла обойтись без стратега, а у канцлера такой стратег уже имелся: Гэлис Валера.
Единственное, чего не смог предусмотреть план, – того, что грамматист влюбится в стратега. Китайра вдруг поняла, что любовь к Гэлис сильнее желания познать Сефид, сильнее стремления попробовать, что значит быть Кевлереном.
И что же теперь? Как отнесется Гэлис к той, которая предала любовь? Китайра знала ответ: с ненавистью и презрением.
А без Гэлис все остальное теряло смысл.
Без Гэлис ей просто незачем жить.
Девушка даже удивилась тому, что решение далось так быстро и легко. Прежде ей и в голову не приходило всерьез думать о собственной смерти. Если она чего и боялась, так это смерти Гэлис, которая, будучи стратегом, имела несравненно больше шансов погибнуть на поле боя. Теперь же, размышляя о смерти по отношению к собственной персоне, Китайра жалела, что не может описать свой уход, чтобы другой грамматист или целитель мог получить ценные, из первых рук, сведения.
Ее наблюдения и их анализ.
Жалость к себе самой поднялась в девушке. Она удивилась: откуда это? Ей вдруг захотелось, чтобы кто-то оплакал ее уход. Нет, Китайра не боялась смерти, но не хотелось умирать нелюбимой. И больше всего не хотелось, чтобы Гэлис вспоминала ее с ненавистью.
Ненависть. Подходящее для фокусов слово. Именно это и сделала Лерена. В конце концов, императрица уничтожила Мэддина с помощью ненависти, а не Сефида.
Глаза Китайры вспыхнули. Ах Сефид!.. Какое великолепие! Какое могущество!.. Даже небольшой порции, отведать которую позволила ей Лерена, оказалось достаточно, чтобы пробудить страстное желание всецело отдаваться его волнам. Но потом сказочная картина, которой поманила ее императрица, исчезла, а перед глазами встала другая, страшная картина: гибель Мэддина, после чего она, Китайра, использованная и ненужная, оказалась на полу, как брошенная за ненадобностью тряпичная кукла.
Ненависть. Так вот она какая! Что же это? То, что Китайра чувствовала сейчас к Лерене? Девушка думала, что ненавидит канцлера, но теперь в ее сердце бушевало пламя столь же яростное, как и то, что сожгло Мэддина, однако намного более чистое, свободное от предубеждений и опыта.
Пламя праведного гнева.
Собрав остатки сил, Китайра открыла свой разум – так, как сделала это Лерена, когда открывала канал для Сефида. Он еще был там, словно протоптанная в поле тропинка, и следы вели в Омеральт – а еще точнее, к самой императрице.
Она пойдет по этой дороге и преподаст Лерене урок ненависти.
– Кто?.. – повторила Юнара, подавляя желание встряхнуть сестру за плечи.
– Грамматист.
Герцогиня вопросительно посмотрела на Ганиморо, но та лишь покачала головой. Горе Избранной было
