вернее послужит ее трону – а значит, ее народу. Коригана лишь знала, притом с полной уверенностью, что именно этого хотела
– Теперь уж слишком поздно сожалеть, – тихо сказала она, больше себе, чем Линану.
– Коригана?
Она закрыла глаза, наклонилась и второй раз поцеловала его, но не прижимая к себе. «Слишком быстро!» – подумала она, зная теперь, что он вторично оттолкнет ее. Но затем его губы слегка приоткрылись, и он ответил на ее поцелуй. Его руки двинулись к ней, обнимая и одновременно беря ее в плен. Впервые в жизни она не думала ни о чем, кроме того, что хотела чего-то лично для себя, и о том, какое это замечательное ощущение.
Когда Дженроза проснулась, еще не рассвело. Она вышла из шатра и направилась к небольшому ручью, который увидела днем раньше. Он был не больше двух шагов в ширину и в ладонь глубиной. Встав у ручья на колени, она выкопала поблизости в земле ямку, а затем зачерпнула сложенными ладонями воды из ручья и наполнила ею углубление. Она подождала рассвета, а потом осторожно потревожила спокойную поверхность воды кончиком пальца, наблюдая за тем, как расходятся круги, каждый из которых ловил солнечный свет, превращаясь в золотое кольцо. Она глубоко вздохнула и произнесла:
– Прошлое одинаково, но у настоящего нет границ.
Едва она успела произнести последнее слово, как кольца из золота стали кровавыми кольцами, а затем и вся вода в ямке сделалась красной, словно от какой-то страшной заразы. Дженроза ахнула и быстро встала. Она почувствовала тошноту и нагнулась, но могла лишь всухую терзаться спазмами. Девушка снова выпрямилась и вытерла с губ слюну, перемешавшуюся со слезами.
«Что со мной случилось? Чем я стала?»
Она не могла поверить – не
Так что же тогда происходило? Почему все, что она ни делала, оказывалось окрашенным кровью? Каждое утро она просыпалась, ощущая в горле ее вкус. Ей снились реки крови, растекающиеся бурным потоком по улицам Кендры, столько крови, что та могла наполнить океан.
В глубине души она уже наполовину знала ответ, но отказывалась вытащить его из потемок души на свет сознания. Он имел отношение к Линану и Силоне, но она не хотела смотреть правде в глаза. Пока не хотела. До тех пор, пока не будет уверена.
«Это я виновата, – подумала она. – Виновата во всем».
Она зарыдала, сначала от жалости к себе, но затем по-настоящему горестно – когда в ней всплыло воспоминание о Камале и настолько затопило ее, что Дженроза упала на четвереньки. Слезы ее теперь текли ручьем, стекая со щек в ямку с окровавленной водой, – и когда они стекли в нее, вода очистилась, став прозрачной как хрусталь. Увидев это, Дженроза выпрямилась, сев на пятки, и заставила себя справиться с горем. Камалю было бы стыдно за нее, сказала она себе, и это наконец привело ее в чувство.
Девушка снова коснулась воды кончиком пальца.
– Прошлое одинаково, но у настоящего нет границ, – проговорила она.
На этот раз рябь на воде не несла ни золота, ни крови. Она внимательно наблюдала, пытаясь понять значение множества образов, мелькавших в расходящихся кругах один за другим, и поняла, что все они рассказывают одну и ту же историю. Тысячи четтов лежали мертвыми в длинной зеленой долине где-то в Океанах Травы.
– Одну и ту же историю, – произнесла она вслух. – Значит, это должно быть прошлое.
Последний образ показал стяг с изображенной на нем летящей птицей. Она сперва подумала, что это пустельга Розетемов, а затем поняла, что птица не похожа ни на какую когда-либо виденную ей раньше.
«У нас появился новый враг, – сказала она себе. – И он уже среди нас».
ГЛАВА 9
Поул опаздывал на встречу с несколькими приходскими священниками и решил срезать путь, пройдя через библиотеку. По дороге его перехватил послушник с досаждающим теологическим вопросом, суть которого потребовалось излагать так долго, что слушая, Поул оперся одной рукой о пюпитр. Когда же послушник закончил, прелат, у которого не было ни времени, ни желания отвечать, отделался от юнца вежливым обещанием поговорить с ним как-нибудь позже. Тот поклонился и шмыгнул прочь. Поул вздохнул – от досады из-за задержки и туманных воспоминаний о временах, когда он сам был послушником – и убрал руку с пюпитра. Вот тогда-то он и увидел на нем книгу. Какую-то секунду он тупо смотрел в нее, а затем узнал почерк.
– «Молю о руководстве, – прочел он, – и за души всего моего народа; молю о мире и о будущем для всех детей моих; молю об ответах и о новых вопросах. Я один, в одиночестве и все же не одинокий. Я один; человек, который знает слишком много тайн. И молю о спасении».
«Его последние слова», – подумал Поул. Напоминание о предшественнике заставило чувство вины подняться в нем, подобно черной желчи, но он подавил его силой воли. И все же воспоминание о примасе Нортеме не желало так легко исчезать, и Поул счел возможным вспомнить, как сильно некогда любил его. Нортем был ему наставником и отцом, примером и духовным руководством. А под конец Нортем предал Поула и стал его жертвой. «Как странно, что одно божье создание может быть всем этим».
Примас снова прочел абзац и понял, что не вполне понимает эту молитву. «Я не имею на это права», – сказал он себе, но знал, что ему все равно полагалось бы понять молитву, самый основополагающий элемент – самую суть – всей веры. Он перечитал абзац вновь, но ничуть не приблизился к разгадке его тайны. Зато заметил, что остаток страницы и противоположная ей оставались совершенно чистыми.
Это же Книга Дней, с удивлением сообразил он; и страницы оставались пустыми потому, что заносить в книгу новые записи бьио обязанностью преемника Нортема. Как же он мог забыть? Как он мог столь ужасно пренебречь своим долгом? Поул поднял голову и увидел полку, на которой стояли все переплетенные Книги Дней. Сам того не сознавая, он нарушил традицию – традицию, которая поддерживалась с самых ранних времен существования Церкви Подлинного Бога. На какой-то миг Поул ощутил отчаяние. Как он мог так серьезно нарушить свои обязанности примаса? Как Господь мог позволить ему это сделать? И как могли это
