теплому чувству удовлетворения. Ей недоставало его больше, чем она думала.
— Галерею я подготовила, — признала она, удовлетворенно улыбаясь и протягивая ему толстый бутерброд с телячьей вырезкой. Если бы только он надел рубашку, она бы смогла думать о делах. — Сайлас, — серьезно продолжила она, — вы сказали, что Реба закончила прошлый сезон без убытков. А на счету галереи есть около двадцати пяти тысяч долларов. Это что, на текущие расходы? Как мне за них отчитываться? Я вам говорила, все мои бухгалтерские знания — теоретические, и, боюсь, я и то, что знала, позабыла.
Сайлас откусил бутерброд и начал жевать со странной неторопливостью. Проглотив, он сделал большой глоток чаю и спросил, видела ли она его новую яхту.
— Новую? Если вы имеете в виду ту, что на заднем дворе, то да, я видела, когда вы привезли ее домой. Она… замечательная, — неуверенно докончила Рейн. Это была старая развалина. Рейн видела лодки в лучшем состоянии даже среди экспонатов морского музея.
— Ее нужно рассмотреть поближе, чтобы оценить. Послушайте, давайте поедим и пойдем туда вместе, и я проведу для вас настоящую экскурсию.
Она расхохоталась.
— Экскурсию по лодке длиной в пятнадцать футов, которая разместилась на паре коробок? — подзуживала его она. — Дайте-ка я лучше посмотрю в календаре, есть ли у меня свободное время.
— Двадцать футов, — поправил ее Сайлас.
Допив чай, он встал и потянулся. Солнечный свет, лившийся в открытую дверь, сверкал на широкой полоске тусклых золотистых волосков на его груди, и Рейн, неуверенно следуя за ним к задней двери, почувствовала, как в ней поднимается слабая волна возбуждения.
— Может, мне надеть другие туфли?
Задний двор тянулся до самой воды и был покрыт жесткой цепкой прибрежной травой, за которой начиналась узкая полоска песчаного берега. Рейн взглянула на свои колготки, на модный льняной костюм и безупречные лакированные туфельки. Она была одета не совсем подходяще для такой прогулки.
— А еще лучше, наденьте-ка джинсы и помогите мне. Вот поможете отскоблить ее, да надраить, да подкрасить — тогда обещаю вам ужин из омаров на борту и круиз под луной.
Она посмотрела на него, решив, что он шутит. У нее никогда в жизни не было и пары джинсов. По мнению Мортимера, это была одежда волосатых, диких радикалов.
— У меня есть ситцевое платье и сандалии, — робко сказала она. — Это подойдет?
Сайлас задумчиво оглядел ее, удивляясь, откуда у него такое сильное желание обнять ее. И как ни странно, на этот раз оно было совершенно лишено сексуального оттенка.
— Да уж получше, чем то, что на вас сейчас. Бегите переоденьтесь в то, что попроще. Даю вам официальный выходной.
— За что я должна заплатить посещением вашей лодки. Ваша щедрость просто удивительна.
Смеясь, она повернулась и побежала к себе в комнату. Ее ситцевое платье было авторской работой известного модельера, но Сайласу об этом совершенно необязательно знать. Равно как и о том, что цену этих сандалий можно определить с первого взгляда.
Пока Сайлас ждал ее у задней двери, ему пришло в голову, что он никогда раньше не слышал, чтобы она так легко смеялась. Этот смех ему нравился. В ней много было такого, от чего он все больше приходил в восхищение.
Как только солнце коснулось ее, Рейн стало жарко. Но, как ни странно, она обнаружила, что, несмотря на это, чувствует себя прекрасно. Дул легкий ветерок, приятно охлаждавший кожу, и она следовала за Сайласом по песчаной тропинке туда, где лежала перевернутая и прижатая двумя большими деревянными ящиками лодка.
Сайлас рассказал, что это ящики для рыбы, и объяснил ей всю процедуру смоления лодки.
— Можжевеловое дерево продержится и сотню лет, нужен лишь хороший уход. Конечно, со стекловолокном легче, но времени у меня достаточно. А потом, деревянный корпус так пахнет, это на меня очень действует. Романтика, да? Вас это удивляет?
То, что она ощущала, вовсе не называлось удивлением. Еще с той ночи, когда он показал ей сияние луны, она поняла, какой он романтик, несмотря на его резкие, некрасивые и одновременно привлекательные черты, несмотря на то, что к жизни он относился довольно цинично. Хотя, о нем она не знала ровным счетом ничего — только то, что он не соответствовал ни одному знакомому ей образцу.
— А у нее уже есть название? — спросила она, дотрагиваясь до гладкой поверхности дерева.
— Еще нет. Есть идеи?
Сайлас притащил еще один ящик для рыбы, к счастью неиспользованный, и поставил его в тени покосившейся сараюшки.
Она почувствовала отнюдь не неприятный смолистый запах красок, сетей и старых канатов.
— Поговорите со мной, пока я буду работать, — приказал он, потянувшись через изогнутое днище за рубанком.
— А я думала, вы хотите, чтобы я вам помогла.
Мускулы его рук были ровные, без бугров, да и одежда сидела на нем ладно, ничуть не хуже, чем на всех ее знакомых, призналась она себе. От воспоминания о вялом бледном теле Пола ее передернуло.
— Завтра мы снабдим вас настоящей рабочей одеждой, а потом, если как следует меня попросите, я поставлю сеть и разрешу вам со мной порыбачить.
— У меня почему-то такое чувство, что меня эксплуатируют. — Она расплылась в улыбке и откинулась на кучу позолоченных солнцем досок. — Разве я похожа на рыбака?
Сайлас отложил рубанок и сосредоточенно изучал ее, заставив пожалеть о необдуманных словах. Она вовсе не претендовала на его внимание… ну… не очень.
— Вы похожи на… — он запнулся и подошел к ней, и у нее перехватило дыхание. Схватив за руки, он потянул ее так, что она оказалась всего в нескольких дюймах от него. Ее глаза молили о пощаде.
Но он не мог ее пощадить. Прошедшая неделя измотала его. Он не мог спать, зная, что она находится в одном с ним доме. Аппетит у него пропал настолько, что это оскорбило повара в ресторанчике у Марджи.
— Ради Бога, Рейн, не смотрите на меня так, — взмолился он.
Покрытое легкими каплями пота, ее лицо было бледнее, чем обычно. Он видел, как зрачки ее топазовых глаз становятся все больше и темнее, и доверился своему инстинкту.
— Ах, Сайлас. — Почти неразличимые слова были заглушены его губами. Рейн чувствовала, что он весь покрыт солью, видела, как она блестит на его теле, когда ее руки обнимали его.
С умелой легкостью Сайлас преодолел мягкий барьер ее губ и окунулся в скрывавшуюся за ними сладость. Она не сопротивлялась — и это было уже что-то. Он ощущал ее маленькие груди через нагретую солнцем ткань платья, и его воспаленное воображение рисовало, как их соски твердеют и упираются ему в грудь. Боже, что она с ним делает! Он чувствовал себя слабым, как котенок, и вся его сила сконцентрировалась на сравнительно небольшом участке его тела.
Ее ладони скользнули по гладкой коже его спины, и он неслышно застонал. Самая утонченная женщина в мире, и надо же было ему именно сегодня оказаться в таком виде — потным, грязным, в джинсах, от которых остались одни лохмотья. Он не может обижаться на то, что отвратителен ей. Он сам все испортил. Он потерял свой шанс.
Сайлас пытался заставить себя отпустить ее и почувствовал, что мускулы не желают подчиняться неубедительным командам рассудка. Застонав, он провел руками по ее бедрам, скользнул по плечам, а кончики его пальцев ласкали ее нежные груди, прикосновение к которым доводило его до исступления.
Господи, он должен остановиться — он же ее напугает до смерти! Он с трудом оторвался от ее губ, глаза говорили то, что он не мог выразить словами. Она была птичкой не его полета — он сам себя обманывал, надеясь, что ее может привлечь неотесанный отставной офицеришка.
— Рейн, — прошептал он, боясь, что никакие извинения уже не помогут. А потом его осенило, что она его вовсе не отталкивает. Руки ее обнимали его талию, ласкали его спину. Кожей он ощущал нежные
