Она ухмыльнулась:
— А получилось наоборот! Это ты забыл меня!
— А ты не очень-то меня оплакивала!
Дон открыла было рот, чтобы возразить, но передумала. Не хватает еще предъявить друг другу взаимные обвинения. Зачем? Это все в прошлом.
— И больно тебе Алексис влепила? — В ее вопросе слышалось злорадство.
Он отрицательно покачал головой:
— Больно мне можешь сделать только ты.
«А ты, конечно, этого не хочешь», — подумала она с яростью.
— Тогда на твоем месте я бы держалась подальше от такой злодейки.
— А что, если я не могу?
— Ну, значит, ты мужчина с проблемами, — холодно заключила Дон, забирая у него совок.
Скотт улыбнулся. Забавно, его она никогда не щадит, а вот Бренту все можно, ему все спускается с рук.
— Так ты подбросишь меня в аэропорт? — напомнила Дон.
— Ты точно хочешь? Прямо сегодня?
— Да.
— Ладно. Собирайся!
Дон быстро написала Бренту записку. Сообщила, что решила навестить родителей, поскольку он слишком занят своей машиной, чтобы тратить время на нее.
— Готово? — Скотт заглянул ей через плечо. — Может, все-таки передумаешь? Я бы мог показать тебе Париж, которого ты не знаешь…
— Нет, с меня достаточно Парижа.
Ей было гораздо больнее, чем она старалась показать. «Как бы было хорошо очутиться сейчас в самолете, и чтобы никто ни о чем меня не спрашивал», — с тоской подумала Дон.
«Бесполезно с ней говорить, когда она в таком настроении», — решил Скотт. Покачав головой, он подхватил ее чемоданы и отправился вниз, к машине.
3
Дон никак не могла поверить в происшедшую с ней перемену. Ее охватила полная безмятежность. Родительский дом в Сан-Франциско оказался как раз таким местом, которое ей сейчас было необходимо. Погода стояла чудесная: днем тепло, ночами — приятная прохлада. Родители, после дежурного вопроса о здоровье Брента, ничего больше о нем не спрашивали, за что она была им безмерно благодарна. Задай они естественный вопрос — почему ей взбрело в голову провести отпуск с ними, а не с мужем, Дон вряд ли нашлась бы, что им ответить.
Родители были так предупредительны и чутки к ней всю неделю, что она поняла: наверняка они заподозрили — ее брак непоправимо рушится. Отец, который всегда все планировал заранее, не любил никаких импровизаций, вдруг неожиданно устроил поездку всей семьей на виноградную ферму — побаловаться молодым вином. Чудеса, да и только!
Дон не могла сказать, что приблизилась к решению своих проблем, но, по крайней мере, у нее уже не так было муторно на душе, как тогда, когда ей хотелось лететь куда угодно, лишь бы быть подальше от парижской квартиры. А это уже кое-что.
— Дон!
— А? — Она очнулась от своих дум. Рядом стояла мать с кофейником в руках. — Спасибо. Конечно, с удовольствием. Я помню, какой у тебя всегда чудесный кофе.
— Благодарю, дорогая! Рада, что он тебе нравится. — Рини Гастингс сияла.
«Не привыкла к комплиментам, не очень-то мы ее ими баловали», — тепло подумала Дон.
— Надо дожить до двадцати шести лет, чтобы понять, какая у тебя чудесная мамуля, — добавила она меда.
— Скорее бы тебе стукнуло тридцать, тогда я стану еще прекраснее, — пошутила Рини. Она налила себе кофе и села за столик напротив дочери. — Какие у тебя планы на сегодня?
Дон отрицательно покачала головой — у нее не было планов.
— Я почему спрашиваю? Даниэл придет на ужин. Хочет представить нам свою новую пассию.
— Да ну? — На лице Дон появилась тень озабоченности. И было из-за чего. Дядюшка Дан был лишь на двенадцать лет ее старше и считался у них в семье плейбоем: он то и дело влюблялся и все время неудачно. Последняя избранница выпотрошила его так, что ему пришлось три года приводить в порядок свои финансы, кое-как оправился.
Рини улыбнулась:
— Не волнуйся. Если его послушать, то Арлен Кроу — так ее зовут — настоящий бриллиант, только что без оправы.
— Будем надеяться, что она именно то…
— Именно что? Кому косточки перемалываете?
Отец! Дон с улыбкой обернулась. Все такой же: высокий, немного полноватый, в волосах седина, глаза только чуть светлее, чем у нее.
— Доброе утро, дочка! Как спалось? Думал, вы все еще в постелях. Как себя чувствуете после вчерашней дегустации?
— Мы женщины — народ крепкий, — с задором высказала Дон.
Эд поцеловал в щеку жену и уселся за стол.
— Ну ладно, о ком это вы тут говорили?
Он положил себе яичницы и взял три рогалика, которые с утра пораньше испекла Дон.
— Твое творчество? — поинтересовался отец.
— Нет. Мама делала, — слукавила она.
— А! — Эд изобразил разочарование. — Я, конечно, обожаю твою маму, но рогалики она делать не умеет! Вот у тебя они всегда такие легкие, воздушные.
— А мне мои нравятся! — Рини хлопнула мужа, потянувшегося за добавкой, по руке.
Господи, дурачатся, как дети! Дон именно так представляла себе семейную жизнь: всегда вместе, за столом — шутки, смех, розыгрыши… «Хорошо, что я надумала побыть с ними, — размышляла она, убирая со стола. — Мало того что сама расслабилась, понаблюдать за ними — одно удовольствие. Все меняется, только не они. Пожалуй, даже стали более легкими, веселыми. Конечно, раньше у них забот было больше — две девицы на руках, и каждая со своими закидонами». И Дон с раскаянием вспомнила некоторые из своих выходок.
«Бедная мама! Представляю, каково ей было, когда она вместе с Полли Ларкин застукала нас со Скоттом!»
А сегодня за завтраком родители, не догадываясь об этом, преподали ей хороший урок. Она поняла, как важно, чтобы у человека была крепкая семья, в которой всегда можно было бы укрыться от всех жизненных передряг.
А вот ее брак с Брентом не имеет ничего общего с той семейной жизнью, о которой она мечтает. Они сделали огромную ошибку. Да, их связывала дружба — неровная, но в общем крепкая. Однако она оказалась неподходящей основой для обоюдного счастья.
После таких размышлений ей стало как-то легче. Дон вдруг поняла: она так долго терпит Брента только потому, что все еще боится потерять его дружбу. А семьи у них нет. Их брак уже не спасти.
— Пойду погуляю! — сообщила она родителям, которые все еще сидели вместе, хотя после завтрака прошло не меньше часа. Ей хотелось побыть одной, еще раз все обдумать, на что-то наконец решиться.
Сколько же лет прошло с тех пор, как она последний раз была на площади Гирарделли?
