«Какая же я дура, — сокрушалась Мэй, — столько времени наблюдать за братом и не понять, что все его выходки и срывы — от неразделенного чувства!»
Она посмотрела Нику в затылок и вскинулась на него, сама не зная за что:
— Ты мог хотя бы потанцевать с ним вместе!
— Мог, — согласился Ник. — Но там были школьные ребята. Его все равно потом шпыняли бы. В любом случае я не очень-то люблю танцевать ради удовольствия.
— А, значит, ты этим зарабатываешь? — спросил Себ.
— Ага, — ответил Ник. — Разве не заметно? Балет — моя жизнь.
Они продолжили язвить по поводу танцев, а Мэй тем временем повернулась к брату.
— Ты там как? — тихо спросила она.
— Ничего, — немного горячо ответил Джеми. — Я тебя обожаю, сестренка. Твои волосы цвета фламинго! И Ника тоже люблю. — Он умильно посмотрел ему в спину. — Ты тоже классный, когда не психуешь. И ты… — он долгим взглядом смерил Себа. — Нет, тебя все равно не люблю, — определился Джеми. — Может, выпил мало?
— Это вряд ли, — сказал Ник.
Он свернул на стоянку перед домом, прохрустев колесами по гравию, и Джеми повело в сторону — его голова легла Мэй точно в выемку между плечом и подбородком.
— Пойдем, — она мягко выпроводила его из машины и сказала Себу и Нику: — Мы постараемся незаметно пробраться к себе, чтобы мать не застукала. Себ, прости за худшее свидание в истории вселенной. Если тебя это хоть чуть-чуть утешит — Джеми прокричался и теперь, наверное, перестанет беситься.
Себ очень тепло и обрадованно улыбнулся.
Мэй с братом нырнули под полог из плюща, который почти наглухо оплел входные ворота. Джеми задержался перед ними — похлопать по листьям, как котенок, но сестра почти сразу оттащила его к ступенькам открытой веранды, к двери дома. В котором, спохватилась Мэй, было совершенно темно — ни одно окно не горело.
Зря, выходит, они таились. Мать до сих пор еще не пришла!
Мэй захлебнулась от негодования, чувствуя, как рот сводит горечь.
Ну и ладно. Главное, все более или менее обошлось.
— Не грусти, Мэй, — подбодрил Джеми. — Нам это зачтется, когда пойдем вербоваться в ниндзя.
Мэй щелкнула выключателем, открыла на кухне кран набрать Джеми воды. Потом подала ему стакан и проследила, чтобы выпил.
— А ниндзя часто балуются с плющом? — усмехнулась Мэй.
Джеми надулся.
— Заметила, да? Давай — смейся над моим горем. Я — твое посмешище.
Она тычком пониже спины подтолкнула его к лестнице и отправилась следом — не хотелось оставлять брата наедине, пока окончательно не протрезвел. Джеми чуть не споткнулся о подушку, забытую на полу Ником, но Мэй его поймала и опустила на кровать.
Джеми лег поперек кровати — животом на ком из голубых простыней — держа в вытянутых руках стакан воды, а Мэй по-турецки устроилась перед ним на полу.
— Я знаю, почему ты напился, — тихо проговорила она. — И почему ты такой грустный.
Она была готова сказать ему, что Ник — демон и потому не стоит и секунды его страданий, но тут Джеми уткнулся носом в локоть и чуть слышно пробубнил:
— Ты, наверное, думаешь, что я — полный кретин.
— Вовсе нет. — Мэй положила руку на его тоненькое запястье. Джеми слегка дрожал. — Я тебя понимаю.
— Просто все так… — начал Джеми и замолчал. — Дело не в том, что он добр ко мне. Просто он… он всегда борется за своих, чего бы это ни стоило…
— Знаю, — ответила Мэй упавшим голосом. Она хотела скрыть от Джеми свое уныние, подбодрить брата, помочь справиться, пережить эту боль.
Тусклый свет размывался перед глазами, рисовал смазанные желтые полосы в темноте. Волосы Джеми, которые в сумерках всегда выглядели светлее, чем на солнце, сияли зыбким серебряным венцом.
— Если бы я мог с ним объясниться…
— Джеми, — сказала Мэй, — боюсь, тебе не удастся. Я пыталась помочь ему с пониманием, но он так на нас непохож, он…
— Я — другое дело, — перебил Джеми. От его одинокого тихого голоса сжималось сердце.
— Это не так, — произнесла она — слова чуть не застряли в горле. — Не так. Я понимаю, за что ты его любишь, но надежды нет. Джеми, он не человек.
Ее брат поднял голову и оторопело замигал, а на его лице появилась характерная однобокая улыбка, точнее, тень улыбки.
— Эмм… ты думала, я говорил о Нике!
По недоверчиво-удивленному тону, с каким он произнес это имя, Мэй сразу поняла, что ошиблась.
— Стоп, а о ком же тогда? — ей уже было не до конфуза. Если речь шла об Алане, который, кстати, был во вкусе Джеми, — лучше от этого не становилось. Алан поддержит, посочувствует, но взаимностью не ответит. Он будет ухаживать за Мэй, а ее брату останется только смотреть.
Джеми замялся. Потом снова обхватил голову руками и устало, упавшим тоном произнес:
— О Джеральде.
— Джеми! — чуть не вскрикнула Мэй.
Он вскочил.
— Ты его не знаешь!
— Да и не очень хочется! — Они смотрели друг на друга в упор.
— Тебе не понять…
— Раз я не колдунья? Ты это хотел сказать? — допытывалась Мэй. — Так ты же ничего не рассказывал! Почему ты скрывал, Джеми?
— Боялся, вот и скрывал! — выпалил Джеми. — Не знал, как ты отреагируешь! Вдруг ты стала бы меня ненавидеть? Ты всегда считала себя экстрасенсом, твердила о тайных силах… Вот я и побоялся тебя разочаровывать. Думал, ты будешь злиться из-за того, что все досталось мне одному. А ты не стала.
Он отвернулся, поджал колени к груди и съежился, как только мог.
— Джеральд говорит, что родня в конце концов начинает нас презирать. От зависти или страха, а может, всего сразу.
Мэй вспомнила, как тогда в гостиной Джессика Уокер спросила, нет ли у нее ненависти к брату. Как будто малейшая зависть или тяга к иному, мечта о чудесах, которые можно было бы создавать, непременно рождает ненависть!
Мэй встала, подошла к двери и выглянула в темный коридор за ней, изо всех сил стараясь не оборачиваться.
— Значит, дурак твой Джеральд, — произнесла она. — И ты вместе с ним.
Мэй забралась в кровать и накрылась там с головой. Она так усердно старалась отвлечься от мыслей насчет Джеми, что в висках застучала боль.
Какое уж тут уснуть?
Тем не менее, после получаса ворочаний в жарком коконе одеяла ей удалось-таки задремать неспокойным сном, который вскоре нарушили чье-то шуршание и стук в окно.
Мэй встала босиком на мягкий ворс ковра и увидела бледное лицо в ночи. Его резкие черты сквозь стекло казались размытыми. На нее с улыбкой смотрел Ник. Она протянула руку. Оконная щеколда на удивление легко открылась — щелчок гулким эхом отозвался в мозгу.
На разгоряченное лицо Мэй дохнуло свежим ночным воздухом. Ник сидел на корточках в проеме окна. Потом он потянулся к ней и положил ладонь на шею. Его руки тоже оказались прохладными и вдобавок твердыми — как раз этого прикосновения ей так не хватало. Мэй села на постель, а Ник опустился рядом. Скомканные простыни промялись под их общим весом. Мэй потянулась к Нику, обхватила за шею, и он не
