совсем не двигалось. Я начинала отчаиваться и кусала губы, чтобы подавить панику.
Масла осталось совсем не много, на один факел. Ткань не хотела гореть, а когда я расслабила косичку, она вспыхнула и быстро сгорела. Я стояла в темноте. У меня осталось всего восемь спичек. Может быть, сделать длинные полоски и зажигать их одну от другой?
Крохотная искра на сгоревшем факеле вдруг вспыхнула ярким пламенем и погасла. Сердце подпрыгнуло. Значит, откуда-то идет поток воздуха? Я зажгла спичку и всмотрелась. Пламя тянулось в мою сторону. Но это абсурд. Я стояла спиной к стене. Я повернулась, но ничего не увидела, кроме длинной темной тени на стене.
Тень? Что может отбрасывать тень, кроме моего собственного тела? А спичку я сейчас держала перед собой. Я подалась вперед, и спичка погасла. Я не стала зажигать еще одну, а медленно двинулась вперед.
Мои руки нашли его – длинный неровный проход от земли и выше, не больше ярда шириной. Проходя через проем, я почувствовала, что воздух стал теплее. Сердце так забилось, что мне снова стало дурно, и я прислонилась к стене, пока тошнота не прошла.
Я втерла замасленный хлеб в остатки факела, покрепче свернула ткань и зажгла спичку. Пламя так затрепетало, что чуть не погасло. Я повернулась, чтобы заслонить его своим телом, и снова зажгла факел. Проход передо мной стал шире, а затем сузился. Земля под ногами уходила вверх. Я двинулась дальше и издала звук, похожий на судорожное всхлипывание. Звук этот испугал меня, и я снова закусила губу. Проход, по которому я поднималась, огибал камень и с каждым шагом становился круче. Я боялась, что он сузится до щели, через которую мне не пролезть. И вдруг вокруг меня не осталось стен, а под ногами зашелестели опавшие листья.
Я была в зарослях ежевики. Через них проходила узкая тропинка. Я оглянулась и подняла факел. Проход, из которого я только что вышла, был хорошо виден, но только с того места, где я стояла. Он находился в глубокой расщелине, и, казалось, что это небольшая впадина: края расщелины закрывали вход в пещеры.
Огонь погас, но теперь я могла разглядеть кусты вокруг себя. Я подняла голову и увидела сосновые ветви, а над ними – звезды. Я встала на колени и заплакала. Никогда я еще так не радовалась звездам на небе. Я вытерла слезы подолом нижней юбки и пошла по тропинке. Через минуту я оказалась на открытом месте. За мной были заросли ежевики, между ними росли деревья. Я поняла, где нахожусь. Я и раньше видела эти деревья, когда ходила в секретное убежище Метью. Они стояли на краю долины, всего в нескольких шагах от пешеходной дорожки, с одной стороны которой стояли эти деревья, а с другой была земля мистера Грешема.
Я видела зарево костра Грешемов выше и слева от себя. Вдалеке желто-красным пламенем полыхали другие костры. Я перешла дорожку и поднялась на холм, стараясь держаться от костра подальше. Я не хотела никого видеть, я до смерти устала. Я прошла в дом через пустую кухню. Очевидно, миссис Троубридж и горничная, которых оставили присматривать за домом, поднялись наверх, чтобы посмотреть на фейерверк из окна. Стрелки часов в кухне показывали двадцать пять минут восьмого, и я подумала, что часы остановились. Но нет, они тикали. Я не могла поверить своим глазам, которые устали и болели.
Я упала и ударилась головой примерно в половине седьмого и очнулась, наверное, минут через десять. Мне казалось, что я провела в жутком лабиринте Чизлхестских пещер несколько часов, а на самом деле – не более тридцати минут. Я поднялась в свою спальню, умылась, переоделась, причесалась и легла. Голова гудела, на виске, над ухом, был синяк, но ссадины не было, и волосы, которые немного смягчили удар, скрывали его.
Я положила на глаза и лоб салфетку, смоченную в холодной воде. Мысли беспорядочно роились в голове. Сначала был Роберт Фолкон. Он вышел из темноты, обнял меня, поцеловал и ушел, не проронив ни слова. Затем… затем был Николас Сэбин. Это невозможно, просто игра воображения. Николас Сэбин умер более шести месяцев назад. Доктор Ленгдон сам показал мне могилу.
Кто отнес меня в пещеры и бросил там? Мне снова стало страшно, как только я задала себе этот вопрос. Кто бы ни сделал этого, он – враг. По счастливой случайности я не заблудилась в темноте, а ведь могла бы блуждать по пещерам, пока не погибла. Кто же: неизвестный? Или Грешем? Или Фолкон?
Ни в одном из ответов не было смысла. Мог ли Эдмунд, всегда строго следующий букве закона, замышлять против меня коварный план? Или его отец? А отец Роберта, или сам Роберт?
Только не Роберт. Если бы он хотел меня убить, он бы мог это легко сделать, когда обнимал меня. Неужели он поцеловал меня, ушел и снова вернулся только для того, чтобы, увидев меня без памяти у подножия холма, отнести в пещеры и оставить там умирать?
Эдмунд не был склонен к насилию, так же, как и мистер Грешем. Что касается отца Роберта, то я видела его лишь один раз, но не могла представить его холодным безжалостным человеком. А именно такой человек мог сделать то, что он со мной сделал.
Николас… Но я ведь не видела Николаса Сэбина. Мне показалось.
Существовало еще одно объяснение: я бродила, потеряв память после удара головой, и случайно набрела на вход в пещеры.
Я услышала внизу шум, Грешемы возвращались.
Через несколько минут в дверь постучали и вошла Аманда. Я убрала влажную салфетку со лба.
– Вот ты где! Ну что это такое – уйти домой, не сказав никому ни слова? В самом деле, Люси!
– Мне очень жаль, я не очень хорошо себя чувствую.
– Да ты и выглядишь не очень. Белая как полотно.
– Голова очень болит. До утра пройдет. – Я, даже не задумываясь, решила, что никому не расскажу о том, что произошло. Грешемы ни за что мне не поверят, и даже Марша будет трудно убедить, что это правда. – Пожалуйста, извинись за меня перед своими родителями. Я не буду ужинать.
– Хорошо. Господи! У тебя действительно больной вид! Ладно, пойду переоденусь. Почему бы тебе не позвонить Мэгги, чтобы она принесла чего-нибудь перекусить и выпить?
– Наверное, я так и сделаю.
Когда Аманда ушла, я закрыла глаза, стараясь не вспоминать недавно пережитый ужас, и, наконец, забылась тяжелым сном. Через час Мэгги принесла мне горячего молока и бутерброд с курицей. Марш услышал, как Аманда объясняла, почему я не спустилась к ужину, и прислал Мэгги с закуской и пожеланиями скорейшего выздоровления.
Я боялась, что мне будут сниться кошмары. Даже если так и было, я не помнила ничего, когда проснулась, за исключением небольшого эпизода. Я снова была в Китае и бродила по темной покинутой миссии, в руках у меня потрескивал факел на шляпной шпильке, а голос в темноте шептал: «Под ним – нож великана…» – голос Николаса Сэбина.
Весь следующий день у меня тупо болела голова, но, хорошо выспавшись, я еще через день чувствовала себя нормально. Я запретила себе вспоминать о том, что произошло во время фейерверка. Во-первых, потому, что это происшествие казалось все неправдоподобнее день ото дня, а во-вторых, потому что боялась и не хотела думать об этом.
В конце недели Аманда уехала в Челтнем. Рождество будет только через шесть недель. Впереди у меня бесконечные пустые дни. В миссии я бы уже что-то планировала и выкраивала, чтобы сэкономить еду и деньги на рождественский ужин, делала бы украшения, штопала, шила, готовила бы всем подарки.
Здесь, в «Высоких зарослях», еще не начинали готовиться. А когда начнут, слуги все сделают. Мистер Грешем великодушно выделил мне деньги на карманные расходы: по шиллингу в неделю. Я купила тонкого полотна в деревне, чтобы сделать носовые платки всем в подарок. Но вышивка занимала мало времени, а дни казались такими длинными. Мои руки скучали по работе, а ноги – по ходьбе, и даже спина, казалось, ныла, соскучившись по работе на огороде или арыке.
Обстановка в «Высоких зарослях» лучше не стала. Казалось, что мы с миссис Грешем обречены на взаимное непонимание. Она не понимала и не хотела понять, что человек может страдать от ничегонеделанья. Ее возмущала моя неблагодарность. Она не могла себе представить, как можно не наслаждаться чудесной жизнью в семействе Грешем после стольких трудностей, которые я пережила в Китае. Ее возмущение росло с каждым днем. Я, со своей стороны, считала, что все, что бы она ни говорила, делалось лишь с одной целью – к чему-нибудь придраться. Боюсь, я не всегда была права.
В середине ноября Эдмунд получил сообщение от банка Николаса Сэбина. Оказалось, что, когда
