платформу. Ник снова помрачнел, и я не решалась заговорить, пока мы не оказались одни в купе первого класса и пока поезд не отошел от станции. Мы ехали в Лондон.
– Можно спросить, Ник?
Он пристально посмотрел на меня.
– Почему ты спрашиваешь?
– Я не знаю. Мне показалось, что ты занят своими мыслями, и если я мешаю…
– Ты не мешаешь. Спрашивай, если хочешь.
Я все больше терялась. Его слова не вязались с его поведением, и я не понимала, что все это значит. Я вдруг забыла, что хотела сказать, потом вспомнила. Очень важный вопрос.
– Когда ты вернулся в Англию?
Он отвернулся к окну, сощурившись, и мне показалось, что он лихорадочно ищет ответ. Наконец, он сказал:
– Неделю назад. Я прятался в Ченгфу, чтобы набраться сил, мне понадобилось почти три месяца. Я прошел пешком почти весь путь до Тяньцзиня в одежде китайского крестьянина, ночуя в открытом поле. У Хуанг Кунга длинные руки, я не мог рисковать жизнью доктора Ленгдона, да и своей тоже.
Я знала, что это ложь. Он приехал давно, и уже был в Англии пятого ноября.
– Ты написал мне то письмо, в котором просил не ходить к своему поверенному, сразу перед тем, как принял наркотик?
Он кивнул.
– Я думал, что если выберусь, то буду дома до того момента, когда ты отправишься в фирму и заявишь, что ты моя вдова. Но я не рассчитывал, что так долго проболею. Я был вчера у Эдмунда Грешема в конторе, между прочим, – он снова улыбнулся. – Он был более чем удивлен. По правде говоря, он, кажется, считает неразумным с моей стороны оказаться живым после того, что он уже затратил немало усилий в связи с моей смертью, – приподняв бровь, сказал он. – Это, оказывается, изумруды. Так Эдмунд сказал. И это вся помощь, которую ты смогла оказать старине Грешему?
– Да, – я замялась. – Ты снова поедешь туда и попытаешься их найти?
Он покачал головой.
– Это дохлый номер, я думаю. Особенно сейчас, когда «боксеры» мутят воду.
– «Боксеры»?
– Там их так называют. Одно из тайных обществ. Если не ошибаюсь, доктор Ленгдон называет их «ай ох чуан» по-китайски.
– «Кулаки справедливости».
– Как бы они ни назывались, они представляют серьезную угрозу. Они уже убили несколько миссионеров в Шаньтунге.
– Убили? – Я испугалась. – Я не видела в газетах.
– Возможно, убийство миссионеров не такая уж и важная новость. Иностранцы, живущие в Китае, знают, что быть беде. Но убедить в этом наше правительство пока не удается. Я согласен, трудно поверить, что эти «боксеры» представляют собой реальную угрозу. Доктор Ленгдон говорит, что одной из их целей является уничтожение всех иностранцев и они поклоняются какому-то своему идолу, который якобы делает их неуязвимыми, и они верят, что их не возьмут ни пули ни штык, ни вода ни огонь.
– Но императрица не допустит, чтобы они напали на иностранцев!
– Ты давно уехала, Люси. Доктор Ленгдон говорит, что она поощряет народ за это. А доктор – не дурак.
Всего час прошел с того момента, как Ник Сэбин вошел в гостиную в «Луноловах». От шока я чувствовала себя такой разбитой, и мне казалось, что я просто уже не способна ничего чувствовать. Но, возможно, оттого, что я видела его в долине, в действительности или в своем воображении, оказалось, что потрясение, которое я пережила, было не настолько сильным, потому что меня начинал терзать страх за друзей в Китае.
Я спросила:
– Как ты считаешь, доктор Ленгдон в опасности? И мистер и миссис Феншоу?
– Думаю, здравомыслящие люди переберутся в посольства в Пекине до того, как начнутся беспорядки. А еще более здравомыслящие – в Тяньцзинь или другой крупный порт. Там они будут под защитой военного флота.
Я сидела, погруженная в свои мысли, глядя в окно и ничего не замечая. Когда поезд стал замедлять ход, я, вздрогнув, очнулась. Ник наблюдал за мной. На лице снова маска, глаза холодные. Я вспомнила, как он держал меня за руки через тюремную решетку, как улыбался мне и старался приободрить. Интересно, что он сейчас обо мне думает? По его лицу ничего нельзя было узнать. Он был далеко. Может быть, это просто броня, которой человек отгораживается от других, когда он задумал что-то, за что ненавидит себя, но все равно собирается осуществить несмотря ни на что.
Когда поезд остановился у Чаринг-Кросс, я спросила:
– Куда мы теперь поедем?
Он взял с полки мой чемодан.
– У меня есть коттедж в Челси, маленький, но вполне приличный. Прислуги нет. Я не люблю слуг. Сможешь справиться сама?
– Да. О, да, конечно, Ник. Я всегда все сама делала, за исключением последнего времени.
От его слов я снова задумалась, и, когда мы сели в нарядный кэб и поехали на запад вдоль набережной, я спросила:
– Ты знаешь о мистере Марше… о твоем отце? – Что он служил дворецким у Грешемов? Да, я знаю давно, но никогда об этом не говорю. Я также знаю, почему он уже не дворецкий. Эдмунд рассказал мне, как ты ушла искать сына Фолконов и как мой отец по-казарменному набросился на старину Грешема, – он угрюмо усмехнулся. – Мне было только приятно. Но, думаю, мой отец просто служит где-нибудь в другом месте.
Я сказала извиняющимся тоном:
– Я знаю, что тебе не нравится, что твой отец служит. Он мне рассказал. Но он гордится своей службой, и уж точно нельзя этого стыдиться.
Он пожал плечами.
– Не будем спорить по этому поводу.
– Он думает, что ты умер, Ник. Я должна написать ему прямо сегодня. У меня есть его адрес…
– В этом нет необходимости. У Эдмунда тоже есть адрес, и он уже написал ему, что я жив и что забираю тебя домой сегодня, – он нахмурился. – Чего я не могу понять, так это, как ты узнала, что он мой отец.
– Совершенно случайно. Он увидел кольцо, которое ты мне подарил. Лента порвалась, и горничная нашла его рядом с моей комнатой и отдала ему. Он узнал кольцо.
– Кольцо? – он как-то странно посмотрел на меня. – Моя печатка? А при чем здесь лента?
– Я носила его на ленте с тех пор… с тех пор, как мы поженились. Но твой отец подарил мне для него красивую цепочку, – я пальцем выловила цепочку и вытащила кольцо из ворота. – Хорошая крепкая цепочка твоей матери, как и кольцо.
Он медленно отвернулся и стал смотреть в окно.
– Зачем ты его носишь?
– Н-н-не знаю, что ответить, Ник. Я никогда не думала, что мне не нужно его носить… Может быть, потому что ты был добр ко мне и я дорожила им в память о тебе, и… я была твоей женой.
– Точнее, вдовой. Или надеялась, что вдовой.
– Я тебя рассердила? Ты не хочешь, чтобы я его носила?
Он откинулся на сиденье, сложив руки и закрыв глаза.
– Нет, ты меня не рассердила.
Я думала, что он еще скажет что-нибудь, но он молчал. Через несколько минут я сняла шляпу и тоже откинулась на сиденье. Голова у меня по-прежнему шла кругом, я положила под голову подушку и закрыла глаза. Я так устала, что мне было все равно, что ждет меня в ближайшие часы и дни.
Я очнулась от дремоты, когда кэб остановился у маленького красивого дома на улице, к северу от Чел-си. Уже смеркалось. Домик стоял на углу и был окружен крохотным садом. Вокруг
