несказанное удовольствие, зажигая газ одним легким движением руки. Кровать уже была расстелена, и ночная рубашка лежала наверху. Я разделась, распустила волосы, завязала их лентой, зажгла свечу на ночном столике и уже хотела выключить газ, как вдруг вспомнила о своей шкатулке, и у меня закололо в сердце, когда я подумала, что с ней могла сделать горничная, разбиравшая мои вещи.
Она была в целости и сохранности в шкафу на верхней полке, и я, взяв ее в руки, села к туалетному столику, сама не зная, чего я собственно хочу. Наверное, из-за быстрой и драматичной смены событий и необыкновенной усталости я чувствовала себя как во сне, и мне необходимо было взглянуть на свои сокровища, которые всегда и везде были со мной, чтобы еще раз убедиться, что я все та же Ханна Маклиод.
Я прочитала свидетельство о рождении моей матери, потом свое с пустыми местами, где должны были быть записи, свидетельствующие о моем отце и роде его занятий. Отложив их в сторону, я развернула письмо моей матери.
Я медленно сложила письмо, и мама встала перед моими глазами, как живая, худенькая, темноволосая, некрасивая, но и не простушка, моя строгая любящая мама. Она работала в школе неподалеку от дома, в котором мы снимали две комнаты на верхнем этаже, и я не помню, чтобы ее когда-нибудь не заботило, что мы будем есть, что носить, где жить, но все равно у нас было чисто и благопристойно.
К своему стыду, я не всегда была добра к ней и не всегда понимала ее, особенно когда она заставляла меня лишний час позаниматься вечером, но я любила ее, и она знала это. Только после ее смерти, когда я в первый раз увидела свое свидетельство о рождении, в котором не было имени моего отца, и не нашла свидетельства о браке, я усомнилась в достоверности ее рассказа о моем отце, будто бы погибшем где-то за границей. В ее письме я тоже не нашла никаких объяснений, но я была слишком маленькой тогда, чтобы понять, что такое ложь во спасение.
Наш нижний сосед, мистер Тейлор, много говорил об этом, ругаясь на каждом слове. Они с миссис Тейлор нанимали весь небольшой дом, сдавая от себя две комнаты нам с матерью. Он работал на мясном рынке, и я никогда не видела его без кружки с пивом. Он был грубый и жестокий человек, и его жена и дети трепетали перед ним. У них было семеро детей, и все погодки. Худенькая миссис Тейлор много работала и старалась быть хорошей матерью, но у нее был слабый характер, да и ума ей Бог не дал.
Я быстро поняла, что мама ошиблась, выбрав ее мне в опекунши, но, с другой стороны, у нее не было выбора. Поначалу, когда я не знала, куда деваться от горя, и когда мое горе стало понемногу затихать, наверное, мне все-таки было бы лучше у Тейлоров, чем в сиротском доме.
И миссис Тейлор и дети любили меня, так как миссис Тейлор владело похвальное и трогательное желание «научить своих детей жить прилично, как твоя мать», то я стала понемножку учить их, как надо себя вести. Это всегда вызывало раздражение у мистера Тейлора, если он был дома. Он садился за стол в носках, брюках на подтяжках и нижней рубахе и издевался над всякой моей попыткой как-нибудь привить его детям приличные манеры.
– Нет, вы только поглядите на эту мисс Штучку! Ну и выкрутасы. Ла-де-да-де-да! – Набрав полный рот еды, он тыкал в меня ножом. – А сама-то она кто? У матери-то штучки-дрючки, а принесла ее в подоле.
Его жена робко возражала ему:
– Не надо, Берт. Не говори плохо о ее матери. Сама я никогда ничего ему не говорила и в тех редких случаях, когда не могла избежать встречи с ним, старалась быть повежливее. Я не понимала, что значит «принести в подоле», и в конце концов пристала с расспросами к миссис Тейлор, огорчив ее ужасно.
– Ох, птичка моя, не обращай внимания. Он просто свинья, вот и все.
– Но, миссис Тейлор, что это значит?
– Понимаешь... – Она была очень смущена. – Он хотел сказать, что у тебя не было отца.
– Как это – не было отца?
– Нет, отец, конечно же, был, просто он не был женат на твоей матери.
Я была сбита с толку.