– Честно говоря, я тоже в себе не разочаровался, – признался Тоби. – Хочется чего-то новенького.
– В цирке, наверно, очень весело, – заметила я, разглядывая белолицего клоуна на осле и раздумывая о том, как Тоби удалось так много показать на небольшом полотне, тем более на кусочке размером с шиллинг.
– Вы никогда не были в цирке? – удивился он.
– Нет, но мне бы очень хотелось пойти туда.
– Вы пойдете сегодня, – весело проговорил он и вытащил часы. – Через пару часов начинается представление, так что у нас еще есть время на славу повеселиться. Итак, Клэпхэм-коммонс. – С этими словами он бросился в спальню одеваться, а когда вышел из нее, схватил со стула соломенную шляпку, которую я совсем незадолго на него положила. – Надевайте шляпку, красавица, и пошли.
У меня перехватило дыхание.
– Я думала, вы захотите, чтобы я попозировала вам.
– Я хотел, но это может подождать. Сегодня у вас день рождения, так что принимайте подарки.
Изумлению моему не было границ.
– Откуда вы узнали? Я ведь никому не говорила.
Он усмехнулся:
– Однажды вы показали мне свои сокровища из железной шкатулки, и я запомнил число, проставленное в вашем свидетельстве о рождении. Поторопитесь же, Ханна Маклиод, или я приглашу другую девушку.
Через пять минут мы уже сидели в кэбе, который ехал по Элберт-бридж, и мне казалось, что я лопну от счастья.
– Тоби, вы должны разрешить мне заплатить за свой билет. Я буду еще счастливее от того, что могу себе это позволить.
– Прекрасно, – ответил он. – Я вычту эту сумму из вашего жалования.
– Но я же позирую вам не из-за денег, вы ведь знаете.
– Это ваш день рождения или нет?
– Мой.
– Тогда помолчите, упрямая девчонка.
– Ладно. Спасибо. А ваши картины еще продаются, Тоби?
– Нарасхват, насколько мне известно. И здесь, и в Париже тоже.
– Тогда почему вы сердитесь?
– Я не сержусь. Я просто задумываюсь, как здравомыслящий человек.
– Из-за чего?
– Может быть, мои картины покупают люди, которые не отличают плохого от хорошего и которые только знают, что Тоби Кент стал модным художником.
– Понятно. – Я задумалась. – Но вы стараетесь, когда пишете свои картины, правда?
– Это уж точно.
– Значит, в них есть то, что вы хотели когда-то сделать? В Париже, когда у вас еще ничего не покупали, вы не задумывались над тем, кто будет покупать и зачем. Так в чем же сейчас дело? Думаю, когда-нибудь вы перестанете быть модным, и тогда вас будут покупать те люди, которым будут нужны только ваши картины.
Тоби откинул голову назад и закрыл глаза.
– Я вам очень благодарен, Ханна Маклиод, – сказал он через пару минут. – Вы запомните, какой вы были, когда это говорили?
– Что вы имеете в виду? Ну, конечно же нет. О чем вы?
Он открыл один глаз.
– Выражение лица. Еще одна сторона вашей натуры, красавица. Мудрость. Ничего. Я запомню. – Он закрыл глаз. – Вскоре я уезжаю в Париж. Креспан хочет устроить там еще одну выставку, а потом показать меня в кое-каких европейских столицах, так что меня не будет несколько недель. Не хотите устроить себе каникулы?
– В Париже? Ах, Тоби, я не могу. Это невозможно.
– Ну, всего на недельку. И сами вернетесь в Лондон. Когда-нибудь должен старина Райдер дать вам отпуск? Надеюсь, мне не надо говорить, что в моем предложении нет злого умысла?
– Это я знаю. И все-таки я не смогу. Мистер Райдер ни за что меня не отпустит.
– Ну, ладно. Хоть сегодня повеселимся.
Это был один из самых счастливых дней в моей жизни. Мы перепробовали все аттракционы, все игры, покачались на качелях, ели пироги и пили шербет по полпенни за стакан, а потом началось большое представление. Меня заворожили лошади, очаровал укротитель львов, напугали акробаты на трапеции и до слез насмешили шутки клоунов. За эти несколько часов я накопила столько будущих воспоминаний, что смогла спастись благодаря им. Я правда думаю, если бы не цирк и не те мгновения, которые я могла постоянно оживлять в памяти, чтобы вытеснять из мыслей мучительную действительность, я бы наверняка сошла с ума.
