податься.
— А я думала, что ты так поступил потому, что этот монах в больнице — твой друг.
Я покачал головой.
— Но он знал тебя.
— Не думаю.
— Да, знал, — настаивала Элизабетта. — Он назвал тебя по имени, хотя ты ему его не говорил.
Да, это было так. Рисуя на земле свой план, отец Бенедикт назвал меня по имени — Маттео.
— Да, я бывал там раньше, — нехотя признался я, — с маэстро. У него было разрешение на анатомирование трупов.
Я сопровождал его. Но понимаешь… он просил меня не говорить об этом… Потому что люди могут неправильно понять то, чем он там занимается.
Она кивнула, и я отвернулся от нее. Тогда я понял, что Элизабетта очень наблюдательна. В прошлом я не замечал этого, поскольку она казалась вполне довольной своим положением в тени более жизнерадостной сестры. Но теперь, когда яркая звезда потускнела, было видно, как засияла Элизабетта. Интересно, сколько времени понадобится ее острому уму на то, чтобы разложить по полочкам тот разговор о сокровище, что состоялся у нее и у брата с отцом Бенедиктом, и задаться вопросом о причине охоты за ними. Сколько времени понадобится ей на то, чтобы вспомнить о том, что солдаты говорили о каком-то «мальчишке», но при этом не упоминали имени Паоло? И вспомнит ли она тогда, что был еще один мальчишка, при странных обстоятельствах попавший в дом к семье дель Орте, мальчишка без фамилии, со смутным прошлым? И догадается ли, что, вполне возможно, солдаты искали вовсе не ее брата, а того, другого мальчишку?
Сколько пройдет времени, прежде чем Элизабетта, Россана и Паоло обнаружат, что их мать, отец и брат были убиты не мародерствующими солдатами Борджа, а шайкой бандитов Сандино, которых послали, чтобы найти меня?
И поймут, что это я, Маттео, стал причиной гибели семейства дель Орте.
Глава 31
Колокола звонили к вечерне, когда мы добрались наконец до горного селения Мельте.
Мы сразу заметили монастырь. Это было небольшое здание, приютившееся у пологого склона горы за перевалом. У здания были высокие стены и единственная дверь, над которой висел фонарь. Фонарь освещал надпись, гласившую, что перед нами монастырь Младенца Христа и Святого Христофора.
— Святой Христофор… — Элизабетта слабо улыбнулась. — Это святой, покровительствующий путникам. Будем надеяться, что он поможет нам!
Она сделала шаг вперед.
— Надо действовать осторожно! — напомнил я.
— А я пойду, — заявил Паоло. — Я не боюсь.
— Быть осторожным — не значит бояться, — упрекнула Элизабетта своего брата. — Будет лучше, если первой пойду я.
— У мужчины больше права приказать им открыть дверь! — воскликнул Паоло, задетый упреком сестры.
— Но ведь они монашки, — объяснила Элизабетта. — Единственный мужчина, которого они видят, — это местный священник, читающий для них мессу. Ну, может быть, еще кто-нибудь из родственников появляется по праздникам. Но ты чужой, и сейчас ночь. Если ты начнешь звонить и требовать отворить дверь, ты лишь напугаешь их, и они нас не впустят. А я пойду и спрошу сестру привратницу, могу ли я поговорить с матерью настоятельницей.
— Они откажут тебе! — кипятился Паоло. — Ты еще мала! Они прогонят тебя или велят прийти с кем-нибудь из взрослых.
— Но я скажу, что принесла срочное известие от ее брата из Аверно и что должна поговорить с ней наедине.
Паоло взглянул на меня.
— Элизабетте лучше пойти к монастырю одной, — сказал я ему. Потом повернулся к Элизабетте, чтобы напомнить: — Монах велел сказать его сестре…
— Ах, Маттео, я прекрасно помню, что велел сказать монах. Ты думаешь, раз я девчонка, то в голове у меня ничего не держится, но я запомнила все слово в слово. Я скажу ей: «Ваш брат нисколько не сердится на вас за то, что ему пришлось вынести порку от садовника, когда вы сорвали лучшие розы в отцовском саду и сплели из них гирлянду для статуи Девы Марии».
Мы стояли и смотрели, как Элизабетта подошла к двери и дернула шнурок звонка. Спустя какое-то время в двери приоткрылось окошко.
Элизабетта что-то сказала тому, кто был по ту сторону окошка. Окошко закрылось. Прошло еще несколько минут, прежде чем оно открылось снова. А потом отворилась дверь.
На пороге стояла монахиня. Но она не сделала ни шагу наружу.
Согласно закону монастыря монахиням запрещалось переступать его порог. Принимая обет, монахиня остается там на всю жизнь, и после смерти ее хоронят внутри монастырских стен.
Склонившись к Элизабетте, монахиня поговорила с ней, а потом посмотрела туда, куда показала Элизабетта, то есть на нас.
— Стань прямо! — пихнул я Паоло локтем. — Чтобы она нас видела и поняла, что мы не причиним им вред.
Паоло выпрямился, но Россана не смогла сделать это. Здоровой рукой он прижал ее к себе, как маленького ребенка.
Мать настоятельница махнула нам рукой, приглашая подойти. Она внимательно оглядела каждого из нас, а потом спросила:
— Так как поживает мой добрый брат?
— Он был в добром здравии, когда мы видели его в последний раз, — ответил я. — Но он подверг себя большой опасности, предоставив нам убежище.
— Тогда я могу, по крайней мере, поступить так, как поступил он, — сказала мать настоятельница и пригласила нас войти.
— Но вы должны знать одну вещь, — заговорил Паоло. — Мы соприкоснулись с чумой.
Сестра привратница отшатнулась от нас, но мать настоятельница сохранила полное самообладание.
— Должно быть, вы очень нуждаетесь в помощи, раз мой брат послал вас ко мне при таких обстоятельствах!
И она широко распахнула дверь, впуская нас.
Мать настоятельница провела нас в подвал, расположенный значительно ниже здания монастыря. Он был вырыт в горе и обособлен от основных помещений.
— Снимите с себя всю одежду, — велела она, — и я сожгу ее. Потом хорошенько поскребите себя щеткой. Да! И волосы надо будет сбрить.
Элизабетта ахнула и схватилась за свои кудрявые волосы.
— Мне очень жаль, — с сочувствием посмотрела на нее монахиня, — но, если мы хотим предотвратить распространение инфекции, любой инфекции, эти меры — единственный способ. Я поищу для вас другую одежду. Мы шьем облачения для духовников всех рангов — вплоть до епископов и даже кардиналов. Я пороюсь в корзинах, посмотрю, нет ли там чего-нибудь подходящего для вас.
— Уверен, что это высшие чины папства виновны в наших несчастьях! — заявил Паоло. — Я не вынесу, если мне придется одеться в то, во что одеваются члены этой организации!
— Тогда, может быть, подойдет ряса послушника? — серьезно спросила мать настоятельница.
При этом она скрыла улыбку, и я понял, что ум у этой женщины такой же острый, как у ее брата.
