— Это буквы, которые я учу, — тихим голосом ответил я. — Помните, я рассказывал вам о Левом Писце? Это тот человек, что в начале зимы написал ответ моей подруге. Я плачу ему, и он учит меня читать. Так что к тому времени, когда вы найдете мне учителя, я уже буду кое-что уметь.
Фелипе серьезно посмотрел на меня и сказал:
— Я очень рад, Маттео, что ты этим занимаешься!
Больше он не добавил ничего, но на следующий день я обнаружил на своем тюфяке несколько листов бумаги и особую доску, с помощью которой школьники изучают азбуку.
Левый Писец был не самым терпеливым из учителей, и заниматься у него оказалось делом скучным и утомительным.
Он совсем не умел объяснять и не мог ответить на мои вопросы.
Например, как получилось, что наши буквы имеют именно такие начертания? Кто указал, какой знак будет соответствовать каждому звуку? Каким образом было решено, что именно в таком порядке нужно ставить буквы, чтобы образовалось то или иное слово?
— Почему именно так? — требовал я объяснений.
Однажды писарь, совсем выйдя из себя, больно ударил меня по голове костяшками пальцев.
— Не заговаривай мне зубы вопросами, на которые нет ответа! — рявкнул он. — Единственное, что от тебя требуется, — впустить знания в свою тупую башку. Ты уж постарайся, иначе я брошу тебя в Арно.
Но я думаю, ему доставляли удовольствие усилия, какие он прилагал к моему обучению. С наступлением весны мне иногда удавалось отвлечь его, он забывал о наших занятиях и рассказывал мне кое-что о своей жизни. Мы стали как-то ближе друг другу. В результате я несколько потерял бдительность и не всегда следил за тем, что говорю о собственной жизни. И когда писец как бы мимоходом спросил о происхождении писем, которые я получал, я выболтал ему все про Элизабетту — кто она и как я познакомился с ней.
Мне даже в голову не пришло, что с его стороны это могло быть больше чем пустая болтовня, что он собирал информацию, как белка запасает орехи на зиму, на случай голода. Я не думал, что писец мог быть еще и шпионом.
Любопытство старика касалось в основном дел моего хозяина. Но мне хватало ума не упоминать о вещах, которые маэстро не хотел обсуждать при чужих людях.
Время от времени маэстро продолжал делать вскрытия, и теперь его записи и рисунки содержали массу сведений о строении и функционировании человеческого тела. Помогая хозяину, я уже не чувствовал ужаса или отвращения, которые сначала испытывал в морге в Аверно. Я стал больше интересоваться тем, что он делает. Но писцу я ничего об этом не сказал, как и о таинственной машине, которую мы создавали, и о том, где она находится.
Зороастро был в восторге от работы, в которой пригодились его знания как инженера. Ему больше нравилось что-то придумывать и мастерить, чем толочь краски и готовить смеси для фресок. С приближением лета его все более снедало нетерпение: хотелось опробовать машину. И однажды в конце весны я услышал, как он умолял маэстро.
— Она полетит. Эта птица будет летать, я тебе говорю!
— Рано еще, Зороастро, — ответил мой хозяин.
Хотя эти двое были друзьями более четверти века, это не мешало им спорить. Когда Зороастро волновался, он всегда краснел, и лицо его покрывалось странными пятнами. Это объяснялось травмами кожи, полученными при смешивании химикатов, а также при работе в кузнице от летящих во все стороны искр. На его смуглом, морщинистом лице виднелись следы ожогов от пороха, а на руке у двух пальцев не хватало кончиков. Но глаза у него всегда были живые, взгляд ясный, а вот манера поведения часто была нервной и импульсивной, как сейчас, когда он пытался убедить моего хозяина, что пора испытать его летающую машину.
— Посмотри на нее! — воскликнул Зороастро, протянув руку туда, где машина, похожая на большую птицу, висела на железном крюке у потолка. При его прикосновении каркас шевельнулся и обшивка задрожала. — Ей не терпится покинуть свое гнездо и взлететь.
— Она еще не готова, Зороастро, — ответил мой хозяин. Он стоял под птицей, внимательно разглядывая часть внутреннего каркаса, где должен сидеть человек. — Мы должны быть уверены, что человек, управляющий крыльями, будет сидеть прямо, а не согнувшись. Нужно еще поработать.
— Какой ты упрямый! — воскликнул Зороастро.
— Я не упрямый, Зороастро. Я осторожный.
Маэстро коснулся рукой плеча Зороастро и сказал:
— Не забывай, что Джован Баттиста Данти, пытаясь в прошлом году проделать такой же эксперимент, упал с колокольни на крышу церкви.
— Тогда мы должны наш эксперимент провести на вершине горы, — сказал Зороастро и хитро добавил: — Вот, например, на Монте Чечери, это совсем недалеко от Фьезоле.
Мы знали, что маэстро любил ездить во Фьезоле, к своему сводному дяде, канонику. Видя, что мой хозяин колеблется, Зороастро продолжил:
— Ты всегда говорил, что при правильном оснащении человек может летать. А мы сделали лучшую в мире летающую машину.
— Я тоже в это верю, но устройство крыльев птиц намного сложнее, чем я смогу воспроизвести.
— Крылья птиц состоят из множества перьев, — вступил я в их беседу. — Каждое перо отдельно, но все вместе они образуют единое целое, которое позволяет птицам держаться в воздухе.
— Маттео, кажется, понял, что такое сопротивление воздуха, — улыбнувшись, сказал хозяин.
Ободренный этими словами, я продолжил:
— Я наблюдаю за птицами и вижу, что они летают, махая крыльями. — Я помолчал. — Я понимаю, что они используют восходящие потоки воздуха, чтобы парить. Но не совсем понимаю, как они поднимаются, если они тяжелее воздуха и у них нет ничего, что поддерживало бы их снизу.
— Сила воздуха поднимает их вверх, — объяснил маэстро. — Воздух оказывает сопротивление, когда они давят на него крыльями. Посмотри, ведь орел, несущий в когтях зайца или ягненка, может оставаться в воздухе и лететь достаточно высоко, чтобы вернуться в свое гнездо вместе с добычей.
Я посмотрел на машину. Могла ли она действительно полететь? Казалось, невозможно, чтобы воздух мог выдержать такой большой вес.
Я вдруг вспомнил Перелу, где за стеной крепости росло высокое дерево сикамор. Осенний ветер срывал с него листву, когда мы играли во дворе. Россана и Элизабетта велели Паоло и мне подбрасывать вверх горсти листьев и крылаток с семенами, а потом ловить их. Маленький Дарио топал вокруг на своих крепких ножках, смеясь от удовольствия, когда на его голову падал дождь из листьев. Маэстро застал нас за этой игрой. Он стоял и смотрел, как, крутясь, летели вниз крылатки сикамора. Он поднял с земли одну и, подозвав нас, объяснил, как так получается, что форма крыльев на семени заставляет его кружиться таким образом. Под его руководством мы сделали маленьких человечков из веток, связанных шерстяной ниткой. Потом он прикрепил к каждому человечку квадрат материи, с каждого угла которого свисали тонкие нити.
Мы поднялись к окну в самой высокой части башни и по очереди стали бросать вниз наши фигурки, глядя, как долго плывут они по воздуху, прежде чем опуститься далеко внизу. Но мы только посмеялись, когда он сказал, что человек мог бы так же летать и опускаться с огромной высоты, при этом не разбившись. Я вспомнил об этом, когда настала очередь Дарио бросать вниз своего человечка. Он пришел в такое возбуждение, что Паоло должен был крепко держать его маленькое тельце, чтобы он не свалился в ущелье.
— Мы будем высоко летать, вертеться, поворачиваться и смотреть на всех с большой высоты. — Зороастро прыгал по мастерской, раскинув руки, словно птица. — Мы будем по очереди взлетать и посмотрим, кто поднимется выше всех. Маттео, ты хочешь попробовать?
Я сразу забыл о Переле.
— Да, хочу.
— Надо, чтобы был кто-то поменьше. — Зороастро подмигнул мне. — Уж точно не такой тяжелый и большой, как взрослый человек.
