получать удовольствие от процесса чтения.
Сначала я читал по слогам. Но потом мои спотыкающиеся фразы стали более уверенными. Теперь, спускаясь к Арно по Корсо, я разглядывал афиши и объявления на стенах и выискивал в них уже известные мне слова. Я делал это каждый день, и с каждым днем число узнаваемых слов возрастало.
Писец находился на своем обычном месте у Понте Веккьо.
Когда он узнал, что Фелипе дал мне качественную бумагу, которой я мог расплатиться за занятия, он согласился учить меня все то время, что я буду свободен от своих обязанностей. Фелипе, очень занятый и реставрацией фрески, и ублажением флорентийского Совета, согласился на эту сделку.
Писец неплохо заработал еще на самом первом листе бумаги, который я принес ему перед Рождеством и Крещением.
Изображение волхвов и красивая подпись под ним выглядели на хорошей бумаге так великолепно, что покупатели были готовы хорошо заплатить за это. Теперь старик лучше питался и мог покупать дрова для очага в комнате, которую снимал.
— Привет, Маттео! — сказал он, не поднимая головы, когда я приблизился.
Для его возраста у него был отличный слух, и он так прочно обосновался на своем месте у башни, что люди порой воспринимали его как часть этого строения и совсем не замечали его присутствия. Так он собирал обрывки информации, подслушивая чужие разговоры, и передавал их другим за выпивку и кусок хлеба. Когда я теперь думаю об этом, мне кажется, что в те трудные времена для него, возможно, это был единственный способ не умереть с голоду.
А я знал, что такое голод. Ведь не так уж много времени прошло с той зимы, когда перед лицом голодной смерти я тоже согласился на воровство. А этот мой поступок повлек за собой по крайней мере одну смерть — священника, которого Сандино забил насмерть своей дубинкой.
Я присел рядом с писцом и в ожидании, пока он закончит выводить какой-то текст, достал книжку, подаренную мне донной Лизой.
— Ну, как далеко ты продвинулся? — спросил меня писец.
— Дошел до четвертой страницы. И там есть четыре слова, которых я не знаю.
— Тогда читай с самого начала, — сказал писец. — А я послушаю.
— «В одной далекой стране жил-был дракон, — медленно прочел я. — Этот дракон был свирепым чудовищем с длинным-предлинным хвостом. У него были огромные красные крылья и тело, покрытое чешуей. Открывая свою страшную пасть, он извергал огонь и издавал страшное рычание. На лапах у него были острые когти, и он убивал всех, кто попадался ему на пути».
В книге, которую подарила мне донна Лиза, рассказывалась история победы святого Георгия над драконом. Это был первый в моей жизни рассказ, изложенный в письменном виде и составленный из слов, которые я понимал и мог прочесть.
— «Этот дракон жил в болоте недалеко от одного города.
— Жители города кормили его, посылая ему каждый день по две овцы. Тем они спасали свой город от разрушения, а себя — от гибели. Но настал день, когда в городе не осталось ни одной овцы. И не осталось вообще никакой пищи. Жителям города пришлось отправлять к дракону своих детей, одного за другим».
Я остановился, чтобы перевести дыхание.
— Не торопись, Маттео!
— Но я хочу узнать, что случилось с детьми.
Писец рассмеялся:
— Ты это узнаешь. Продолжай!
Я продолжал по складам, спотыкаясь, одолевая трудные слова с помощью своего учителя:
— «Настал день, когда в городе уже не осталось детей. Ни единого ребенка, за исключением одной девочки. Ею была принцесса Клеодолинда, дочь короля и королевы. Король и королева лили горючие слезы, провожая дочь на верную гибель. Но в тот самый момент, когда дракон уже вылез из болота, чтобы съесть принцессу, откуда ни возьмись появился рыцарь на коне, в сверкающих, как солнце, доспехах. Это был святой Георгий. Человек, обладавший силой десятерых. Между тем король и королева смотрели со стены замка, как дракон приближается к их дочери».
Я остановился, чтобы взглянуть на иллюстрацию в тексте. На картинке были изображены несчастные, отчаявшиеся король и королева на стене замка. Я подумал: а каково это — иметь родителей, которые так переживают за твою судьбу?
— «Как стрела подлетел святой Георгий на своем коне, спешился и отвязал принцессу Клеодолинду. Встав между ней и драконом, он выхватил из ножен свой разящий меч и со всего маху ударил дракона. Он нанес дракону много ударов, но у того была крепкая чешуя, которая выдер… выдер…
— … выдерживала, — помог мне писец.
— … выдерживала все удары, — продолжил я чтение. — Тогда святой Георгий снова вскочил на коня. Он поднял копье и, прицелившись, вонзил копье в то место под крылом дракона, где не было чешуи. И тогда дракон упал замертво к его ногам. Принцесса и город были спасены».
Я закончил читать и перевел дыхание.
Писец взял у меня книгу.
Я ожидал похвалы. Но вместо этого он сказал:
— Мало толку в чтении, если ты не умеешь писать.
— Многие не умеют писать.
— Они глупцы.
— Почему это?
— А ты подумай! Умение читать, конечно, может сослужить тебе хорошую службу. Но если тебе понадобится вести какое-то дело, заключить соглашение или подписать какую-нибудь важную бумагу, гораздо лучше самому уметь писать.
— Ведь если ты попросишь кого-нибудь написать за тебя письмо, а человек этот окажется бесчестным, мошенником, смысл письма может быть искажен. А если вдруг ты захочешь сочинить рассказ, стихотворение или песню? Как другой человек может перенести на бумагу твои мысли или мечты?
Поначалу он не доверял мне свои драгоценные чернила и бумагу.
— Я поищу на берегу, найду тебе кусок коры, — сказал он. — Сможешь писать на коре палочкой, макая ее в сажу и воду.
Так я и поступил, поначалу опасливо и неуверенно. Ночью при свете свечи я учился писать мелом на доске, которую купил мне Фелипе. Писец был строгим учителем и не принимал ничего, что нельзя было бы назвать совершенным. Мне приходилось писать одну и ту же букву по нескольку десятков раз, прежде чем он оказывался доволен. И наконец настал день, когда он усадил меня, вручил мне перо и сказал, что сейчас я напишу первое слово в своей жизни.
И тогда вдруг со мной что-то произошло.
Как мать чувствует первое шевеление ребенка в своем чреве, так и я вдруг почувствовал, что буквы перестали быть для меня враждебными и непослушными. Я мог теперь ими управлять — головой и рукой.
И я стал писать — так, как он учил меня.
Длинный изгиб начальной буквы с характерным перышком наверху, круглые животики гласных, а посередине — буквы-близнецы, подчеркивающие твердость звука.
Вместе. Ну вот. Как будто этим буквам было положено соединиться именно таким образом.
Я взглянул на страницу.
И слово поразило меня — ясное и чистое, как звук колокола в зимнее утро.
Маттео.
