— Он согласен! Согласен! — Он обнял меня и приподнял. — Сегодня мы сделаем это! Птица поднимется в небо! Мы полетим, Маттео! Мы полетим!
Мы тайком перетащили летающую машину на площадку, возвышавшуюся над лесами и каменоломнями.
— Чтобы взлететь, ты должен разбежаться! — сказал хозяин.
— Знаю! — кивнул Зороастро, пристегивая ремни, прикрепленные к раме.
Своими коричневатыми руками кузнеца он со всей силы ухватился за опоры, и от напряжения на его руках вздулись вены.
Приготовившись, Зороастро начал разбег.
Мы бежали вместе с ним.
Для такого невысокого человека, как он, скорость Зороастро развил очень приличную.
Впереди показался край утеса.
И вдруг я понял, что не смогу остановиться.
Меня понесет вперед!
И тут чья-то рука схватила меня за рубаху. Фелипе!
Я услышал треск разрываемой рубашки и споткнулся. Но другая рука — вернее, руки — схватили меня за пояс и оттащили назад. Я был спасен.
А машина с Зороастро стремительно рванулась вниз и исчезла. Мы легли на траву и подползли к обрыву. Он парил внизу под нами, и потоки воздуха несли его. Мы слышали его крик, полный удивления и счастья.
Он и в самом деле летал!
Так и следует записать: Зороастро в самом деле летал.
Но тот же самый ветер, что взметнул его высоко в небо, принес с гор грозовые тучи. Где-то внутри этих туч сверкали молнии. Само небо сотрясалось. Порывы шквального ветра бились о склоны холмов.
И мы ничего не могли с этим поделать.
Нам оставалось только смотреть, как белая летающая птица была подхвачена вихревым потоком и смята, как хрупкая игрушка, могучей нечеловеческой силой.
Зороастро врезался в землю.
Он умирал пять дней.
Пять долгих дней мучительнейшей агонии.
Хозяин метался по сараю, расшвыривая все на своем пути.
— Уничтожьте все это! Уберите все с глаз моих долой! Чтобы я никогда ничего этого больше не видел!
Должно быть, он плакал.
Наверняка он оплакивал потерю друга. Каково было ему, знающему так много о человеческом теле, сделавшему так много рисунков, понимающему устройство всего на свете, смотреть беспомощно на разбитые вдребезги кости друга и понимать, что восстановить их нельзя! Должно быть, он был просто убит горем. Но мы этого не видели.
Каноник исполнил над умирающим все необходимые обряды и помногу часов проводил в церкви, стоя на коленях и умоляя Господа даровать несчастному смерть.
Мы дали Зороастро кожаный ремень. Он впивался в него зубами, по его лицу градом катился пот, он бился головой о подушку.
Мы были вынуждены положить несчастного в дальний сарай, потому что слуги пугались его ужасных предсмертных криков.
— Дайте мне кинжал, и я вспорю себе вены! — кричал он. — Принесите мне мой топор! Умоляю! — Он обращался к нам ко всем и к каждому по отдельности.
— Слушай, Маттео! — обратился ко мне Грациано. — Ты не знаешь какую-нибудь траву или отвар, который может облегчить его страдания?
— Если найдете где-нибудь мак…
Я не закончил фразу.
— Мак сможет помочь ему?
— Я могу сделать внутривенное вливание. Но…
— Что? — серьезно спросил маэстро.
— Это очень опасно.
Он подумал. А потом спросил:
— Ты имеешь в виду, что это может убить его?
— Да.
— Тогда мы найдем все, что тебе нужно.
Он вышел из комнаты.
Мы не имеем права отнимать жизнь.
Я не сомневался в этом. Мое убеждение было смесью того, чему учит церковь, и того, чему учит еще более древняя вера, и оно заключалось в том, что природа даровала жизнь и природа решает, когда ее забрать.
Так я им и сказал.
— Приготовь отвар, Маттео, — ответил мне на это хозяин. — Мы хотим только облегчить его боль. Приготовь, и я сам его введу.
Я начал готовить отвар, очень жалея о том, что со мной нет бабушкиной книжки с рецептами. Теперь, умея читать, я смог бы точнее следовать ее указаниям. Хотя про этот яд забыть было невозможно.
Я тут же вспомнил, как бабушка в последний раз готовила это варево. Как-то вечером, незадолго до ее смерти, у нашего костра появился один чужак.
Едва заслышав стук копыт, бабушка встала и велела мне спрятаться в кибитке. До меня доносились лишь невнятные обрывки разговора, и тогда, движимый обычным детским любопытством, я высунулся наружу и услышал, как она сказала:
— Я не хочу неприятностей.
У него в руке был нож, но она казалась спокойной. Тут они оба заметили меня.
— Малыш! — сказала она резким голосом. — Иди спать!
— Кто это? — спросил чужак.
— Один из моих.
— Ты слишком стара, чтобы иметь маленьких детей.
— Приемыш.
— Как зовут?
— Карло.
— Цыганенок?
Она кивнула. Но меня звали вовсе не Карло. Меня звали Янек! Зачем бабушка солгала этому человеку? Она быстро поднялась в кибитку, затолкала меня внутрь, сунула мне в рот леденец и прошептала:
— Во имя всего святого, не произноси ни слова. Прошу тебя!
Человек взял отвар и ускакал прочь.
Не успел он скрыться из глаз, как она принялась готовиться к отъезду. И я слышал, как она говорила, пакуя вещи:
— В любом случае пора. Мы должны вернуться.
Она пустила лошадь по дороге, которая вела высоко в горы.
Никто бы не подумал, что кибитка сможет забраться на такую высоту. Мы съехали на каменистую почву, на которой лошадь не оставляет следов. Тем не менее бабушка обернула копыта лошади толстой
