тканью и выбирала самые каменистые участки пути. Мы не сделали ни одного привала, чтобы поесть или умыться, а кроме того, увозили с собой все свои отходы.
Ночью я просыпался от ржания лошади, которую она гнала вперед без остановки. Днем она прятала кибитку в лесу. И хотя было холодно, бабушка не разводила костер, пока мы не оказались в безопасности по ту сторону перевала, у деревни под названием Кастель-Барта. Там ей стало плохо, и она заболела. Эта болезнь и свела ее в могилу.
Это отчетливое воспоминание всплыло в моем мозгу только теперь, когда я смотрел на булькающий маковый сок. Потому что тот странник просил у нее тогда маковый сок. И она его сварила.
Маковый сок, приносящий облегчение от боли. И сон. И тихую смерть.
После того как мы похоронили Зороастро, хозяин сказал Фелипе:
— Что ж, я решил. Фреска погибла. Донне Лизе я больше не нужен. Попрошу-ка я французов уговорить флорентийский Совет отпустить меня. Как только меня освободят от контракта, поеду в Милан.
Салаи отправили вперед с рекомендательными письмами и поручением приготовить жилье.
— А ты как, Маттео? — с невинным видом спросил меня Салаи, собираясь в дорогу. — Ты что будешь делать?
— Не понимаю, о чем ты. — Мне и в голову не приходило, что я не буду сопровождать их в Милан.
— Не думаю, что нашему хозяину понадобится там такой невежественный слуга, как ты.
— Но я не такой уж невежественный, каким был когда-то! — с жаром воскликнул я.
— Ты не умеешь ни читать, ни писать! — дразнил меня Салаи. — Ты держишь это в секрете, но все знают о твоем невежестве! Мы все смеялись над тобой, когда ты притворялся, что читаешь те письма да еще и пишешь на них ответ!
— Тогда посмейся теперь над какой-нибудь другой глупой шуткой, — сказал я, — потому что я умею читать! — Я достал из поясного кошелька книжку. — Смотри! Вот история святого Георгия. Она начинается так: «В одной далекой стране жил-был дракон…»
Салаи злобно рассмеялся:
— Мы все знаем, что ты умен и хитер и можешь выучить наизусть даже самый длинный пассаж с самыми трудными словами! Я слышал, как маэстро говорил об этом однажды с Фелипе. Он думал, что никто его не услышит, но я слышал!
— Ты легко пересказываешь любую байку, услышав ее хотя бы один раз. Он восхищался твоей памятью. А я восхищаюсь твоей глупостью.
— Мне не нужно доказывать тебе то, о чем я сказал! — закричал я.
— Но я хотел бы, чтобы ты доказал это мне, — послышался тихий голос от двери.
Салаи стремительно обернулся. Как давно маэстро стоял у двери? Слышал ли он, о чем мы тут говорили?
Не обращая внимания на Салаи, маэстро прошел к столу. Достал перо.
«В одной далекой стране жил-был один дракон…»
— Ну-ка, Маттео, покажи мне, умеешь ли ты писать.
Дрожащей рукой я взял перо и написал свое имя.
Потом он снял с полки какую-то книгу и открыл ее на первой попавшейся странице:
— Читай.
Хоть и по слогам, но я прочел строчку или две.
Он не улыбнулся. Но сказал:
— Хорошо. Однако недостаточно хорошо. Если хочешь поехать с нами в Милан, то должен дать мне твердое обещание учиться всему тому, чему я тебе велю.
Я подумал о письме, хранившемся у меня за пазухой, — о предупреждении писца. И кивнул.
— Скажи это вслух!
— Обещаю.
— Так тому и быть!
И он тотчас вышел из комнаты.
На следующий день Салаи уехал. Всю неделю мы паковались и грузили ящики и сундуки. В начале июня 1506 года мы выехали в Милан.
Часть пятая
Война
Глава 46
— Ну давай, раз-два! А теперь вперед — три-четыре! Раз-два… Стоп! Маттео, ты похож на быка, который тащит возе кирпичами по площади Сан-Марко!
Я уронил руки и опустил плечи.
— La Poursuite — «Преследование» — это танец элегантности, стиля и ума, — продолжал Фелипе. — Если ты собираешься поехать на бал, который дают французы на следующей неделе, то должен выглядеть изящным и грациозным. Чтобы не казалось, что ты не танцуешь, а топчешь виноград во время сбора урожая!
— Просто не делай такие большие шаги, Маттео! — попытался подбодрить меня Грациано. — Представь, что ты приближаешься к даме. К даме, понимаешь! А ты — кавалер.
— И нам придется сделать тебя отличным кавалером, чего бы это ни стоило, — сухо добавил Фелипе.
Не обращая внимания на его тон, Грациано продолжал:
— Итак, Маттео, протяни руку. Вот так! — Он сделал изящный жест. — И всегда помни, что ты не медведь, предлагающий лапу, а ка-ва-лер!
Будучи очень крупным человеком, в танце Грациано порхал удивительно легко. Исполняя в паре со мной партию дамы, он делал маленькие шажки, и движения его рук были округлы и изящны.
Пытаясь как можно лучше подражать ему, я вдруг, неловко повернувшись и привстав на цыпочки, заехал ему в лицо кулаком.
Он расхохотался, и Фелипе тоже.
Но через мгновение смеялся и я. Несмотря на годы, проведенные в их компании, я все еще не до конца понимал их тосканский юмор. Собственный смех показался мне слишком напряженным и искусственным. Конечно, я заметно подрос и в свои шестнадцать уже считал себя мужчиной, но был еще слишком юн и очень обидчив.
Я начал новую попытку.
— Уже лучше, — сказал Грациано и погладил меня по руке. — А теперь отступи назад и подойди ко мне еще раз. Пусть на этот раз кавалер будет поближе к даме.
Сосредоточившись, я постарался изо всех сил, чтобы ноги вовремя меняли позицию, корпус держался прямо и все движения танца были точны. Фелипе отбивал ритм. Прислушиваясь к его хлопкам, я приблизился к Грациано и протянул ему руку. Мне казалось, что я сделал все как надо. И был весьма доволен собой.
— Нет, нет, нет! — закричал Фелипе в отчаянии. — Если ты будешь так скакать по полу, танец кончится раньше, чем начнется!
— По мне, так лучше бы он скорее кончился, — пробормотал я.
