до упаду.
Балы Директории свидетельствовали о вольности нравов. Дамы нередко являлись туда с обнаженной грудью и позволяли себе самые эксцентричные выходки. Один из современников пишет не без юмора:
«Кто бы подумал на этих балах, что война бушует на наших границах, на берегах Рейна и Мааса, в горах и на морях? Что вся Европа, объединившись, угрожает Франции, Республике, Конституции, Парижу, его балам и самим танцорам?»
Среди бала иногда, привлекая всеобщее внимание, появлялась Щеголиха в сногсшибательном костюме. Послушаем снова Роже де Парна:
'Что за гул? Кто эта женщина, которую встречают овацией? Подойдем, посмотрим. Толпа окружила ее. Да она, кажется, голая? Нет… Пожалуй, все-таки нет… Подойдем еще ближе. Сможет ли мой карандаш нарисовать эту картину? Я вижу легкие панталоны, так плотно облегающие тело, что их можно было бы сравнить со знаменитыми кожаными штанами принца д'Артуа, в которые его ухитрялись впихнуть, приподняв и опуская сверху вниз, четыре дюжих лакея, таким манером, чтобы на них не было ни единой морщинки, а вечером «распаковывали» его, приподнимая с еще большими усилиями.
Хотя женские панталоны — шелковые, они прилегают к телу еще теснее, чем знаменитые «штаны в обтяжку» принца д'Артуа. Руки украшены браслетами, а короткая кофточка с глубоким вырезом почти полностью обнажает едва прикрытые красиво разрисованным тончайшим муслином «сосуды материнства». Легкая льняная рубашечка обнажает голени и ляжки, обвитые драгоценными золотыми браслетами, сверкающими бриллиантами. Толпа молодых людей окружает ее с радостными возгласами, но юная красавица делает вид, что ничего не слышит. А вот еще одна «чудесная»: как дразнят воображение эти панталоны телесного цвета, плотно прилегающие к коже…'
Танцорки в этих возбуждающих чувственность нарядах, тесно прижимаясь к своим кавалерам, кружились с ними до тех пор, пока чья-нибудь милосердная рука не тушила свечи.
Тогда Чудесные и Мюскадены бросались на пол и, позабыв очарование старинного танца ригодон, предавались упоительным радостям древнейшего танца в мире.
Понятно, что Жозефина предпочитала прелести такой жизни опасному путешествию на поля сражений. В середине нюня она была еще в Париже. Тогда «охваченный пламенем» нетерпения и ревности Бонапарт заявил, что он покидает армию в Италии и едет в Париж, чтобы обнять жену.
Услышав об этом решении, Карно, военный министр, был ошеломлен и обратился к Баррасу с просьбой воздействовать на Жозефину.
Член Директории отправился на улицу Шантерэн и нашел свою экс-метрессу в постели с Ипполитом Шарлем.
— Вы отправитесь завтра в Италию, — сурово заявил он, — это приказ Директории. Жозефина разразилась рыданиями.
— Вы же знаете Бонапарта. Он станет допытываться о причинах задержки отъезда, он узнает, что я не беременна. Гнев его будет ужасен. Вы должны дать мне бумагу, удостоверяющую, что я не могла покинуть Париж, потому что Вы так распорядились…
Баррас подумал и согласился. В тот же вечер был составлен необычайный документ, который должен был устранить подозрения Бонапарта. «Директория не давала разрешения гражданке Бонапарт уехать из Парижа, поскольку заботы о супруге могли отвлечь ее мужа от дел военной славы и спасения Родины; теперь, когда взят Милан, мы не имеем более возражений против ее отъезда и надеемся, что мирты, которыми она увенчает супруга, не повредят лаврам, которыми его увенчала слава».
Теперь, под защитой этого официального документа Жозефина могла без опасений встретиться с тем, кого эмигранты начали называть «генерал Бонапарт».
26 июня, после обеда с Баррасом, Жозефина села в карету и отправилась к своему мужу, вся в слезах, как если бы она ехала на казнь.
В большом экипаже размещались ее спутники Жозеф Бонапарт, Жюно, молодая красивая горничная Луиза Компуан, ну и, конечно, Ипполит Шарль.
С первого же вечера для Жозефины и ее любовника поездка превратилась и некое свадебное путешествие. На каждой стоянке они кидались в специально приготовленную для них комнату и предавались наслаждению, в то время как Жюно занимался тем же самым с Луизой Компуан.
Жозеф ни о чем не подозревал, а его брат в Милане в это время в ожидании супруги успешно отражал все атаки пылких итальянок, попытавшихся его соблазнить.
Он хотел остаться верным Жозефине и отверг даже красавицу примадонну Грассини, которая, по выражению Салнцетти, хотела предоставить ему свой «передок».
Правда, после итальянских искушений, ему приходилось по вечерам брать холодные ванны…
БОНАПАРТ ХОЧЕТ РАССТРЕЛЯТЬ ЛЮБОВНИКА ЖОЗЕФИНЫ
Вечером 9 июля три большие кареты, покрытые пылью, остановились у подножия лестницы миланского дворца Сербеллони.
Тысячная толпа, собравшаяся перед этим роскошным жилищем президента Цизальпинской республики, с целью увидеть генерала Бонапарта, разразилась криками, которые, по словам наделенных живым воображением мемуаристов, «сотрясали мраморные колонны дворца».
Побледневшая от страха Жозефина, забившаяся в уголок кареты, судорожно стиснула руку Ипполита Шарля:
— Чего они хотят? — прошептала она.
— Они приветствуют Вас, мадам! — спокойно ответил Жюно.
Услышав эту краткую фразу, Жозефина могла бы осознать, насколько изменилось за три месяца ее положение. В марте — жена маленького генерала без особых видов на будущее, в начале июля — в некотором роде государыня. Но Жозефина была женщиной недалекого ума, занятого пустяками и погоней за наслаждением. Хоть ей и были приятны энтузиазм и почтение толпы, причин столь пылкого приема она не осмыслила. Улыбаясь Ипполиту Шарлю, который без всякого стеснения принимал приветствия и на свой счет, благосклонно помахивая рукой, она уронила:
— Ах, они очень милы!
Гвардеец откинул фартук кареты, Жозефина спустилась и пошла к дому изящной походкой, которой она старалась придать царственность.
Затрубили трубы, гвардейцы обнажили сабли в честь «любимой женщины своего генерала». Немного растерянный этим «брухаха» [14], Ипполит Шарль тоже вылез из кареты и, быстро оправившись от смущения, последовал за будущей императрицей. Таким образом, триумфальное вступление во дворец Сербеллони Жозефина совершила в сопровождении своего любовника.
Четыре дня спустя Бонапарт, которого военные дела удерживали в Вероне, наконец освободился и бешеным галопом устремился в Милан, где тотчас приказал устроить в честь прибытия своей супруги грандиозное празднество.
Едва соскочив с лошади, он заключил в свои объятия Жозефину с пылкостью, которая повергла простых горожан Милана в приятное изумление.
Проходя с ней рука об руку между мраморными колоннами по галереям, украшенным различными произведениями искусства — картинами, золотыми игольницами, редкими цветами, книгами в переплетах, инкрустированных драгоценными камнями, молодой генерал прошептал:
— Все это принесли сюда по моему приказу для тебя, Жозефина..
Креолка улыбнулась, решив, что этот маленький Бонапарт очень нежен, и она сможет продолжать приятную жизнь с Ипполитом.
В самой обширной галерее собралось около ста человек — офицеры, дипломаты, знаменитые артисты, дамы в пышных нарядах — все склонились в поклоне, приветствуя входящую Жозефину. «Вот твой двор!» — вполголоса сказал Бонапарт.
Теперь молодая женщина могла бы понять, что ее принимали не как простую генеральшу, что почтительное отношение всех этих людей, которые склонились перед ней, как перед королевой, свидетельствовало о поистине необычайном престиже ее супруга.
