листьев. Лежа на спине и глядя с ужасом наверх, Семен Семенович принялся неистово креститься и голосить на весь лес: – Господи, прости меня за прегрешения мои тяжкие! Помоги! Убери чертей! Не дай, господи, умом повредиться. Помоги, господи!
– Ты звал меня, сын мой? – пробасил кто-то сверху.
– Хто это? – прошептал Семен Семеныч.
– Тот, кого ты звал, отрок! – сверху свесилась голова в черном монашеском одеянии.
– Вот ты како-о-ой! – выдохнул Семен Семеныч, свалился с кучи листьев, рухнул на колени и сложил ладони у груди.
– Да, я тако-о-ой! Зачем молил о помощи, сын мой?
– У меня там черт прячется! В кровати моей. Аккурат за вашей спиной, – залепетал Семен Семенович и ткнул трясущимся пальцем в лежанку.
– Это все оттого, сын мой, что жизнь ты неправедную ведешь. Буха… В смысле, горькую потребляешь в неограниченном количестве. Работать не хочешь. Обществу от тебя пользы нет никакой. Живешь, как животное! А жить надо не просто чисто, а безупречно чисто, как сказал великий философ, забыл я, как его звать. Потому как праведная жизнь глубоко очищает даже в самых трудных местах… Э-э-э… Короче, коль дашь клятву ступить на путь исправления, завязать с этим пагубным занятием и жизнь свою наладить, так и быть, избавлю тебя от чертей.
– Клянусь! – Семен Семеныч стукнулся головой об землю. – Завяжу! Клянусь! Ни капли больше в рот не возьму! На работу устроюсь! Домой в деревню уеду и Катьку с собой возьму. Матери помогать буду. Только не лишай рассудка и чертей убери!
– Хорошо, уговорил ты меня, отрок. Верю я тебе, чувствую, настроен ты решительно и правду глаголешь. Чертенка с собой заберу. Но смотри, если обманешь, гореть тебе синим пламенем. Понял?
– Понял! Слушаюсь и повинуюсь! – дал под козырек Семен Семенович. – Благослови, господи!
– Благословляю, сын мой! А теперь глаза закрой и не открывай, пока не прочтешь молитву «Отче наш» девяносто девять раз. И смотри, о нашей встрече никому не рассказывай. Иначе рассудка лишу за болтовню.
– Спасибо, господи! Спасибо! – заорал Семен Семенович, зажмурился и долго читал молитву: никак поначалу слова вспомнить не получалось. Когда он открыл глаза, над лесом занимался рассвет и пели птицы. По-прежнему хотелось опохмелиться, но Семен Семеныч нарушить клятву, данную господу, никак не мог. К тому же с благословением божьим страхи и паника ушли. Праведная жизнь глубоко очищает даже в самых труднодоступных местах… Где-то он уже слышал этого философа, но тоже запамятовал, как его звать. Мудрая мысль, однако, решил Семен Семенович, залез на свою лежанку и уснул сном безмятежным, с умиротворенной улыбкой на лице.
Всю обратную дорогу Настена нервно хихикала, вспоминая недавние событие, но Николай ее радости не разделял. Никак не ожидал он, проснувшись, увидеть рядом с собой ее чумазую физиономию и до сих пор жалел, что не дал ей по бестолковому лбу. Не успел – пожаловал хозяин шалаша. Стал забираться наверх, Николай притаился, а любопытная Настена, напротив, высунула свою лохматую рыжую головенку из тряпья. Слава богу, пронесло. Неизвестно, чем все могло обернуться. Кто знает, чего ждать от бомжей-алкашей? Алкаш, он и в Африке алкаш. Это ж надо, девчонку за бесенка принять. Хотя бесенок она и есть.
– Ох, здорово у вас получилось дядьку-забулдыгу напужать. Я бы тоже испужалася, если бы мне такое привиделось. А вы меня научите, как дядя, говорить – басом? Я прямо обмерла вся, когда услыхала. А ничего, что вы того дядю обманули? Монашкам разве дозволено неправду говорить? Боженька не накажет?
– Боженька тебя накажет за дурость! Зачем за мной увязалась? Кто тебе разрешал за мной идти? – ругался Николай. – Из-за тебя мне теперь придется в деревню возвращаться. Мы верно к деревне идем, Настя?
– Ага, верно, чуток пройти осталося, – успокоила его девочка.
«Чуток» растянулся минут на сорок. Село солнце, лес утонул в полумраке. Идти стало тяжело: ветки больно хлестали по лицу, путались в ногах, царапали руки. Но Настя ориентировалась в темноте как кошка и уверенно вела его за собой.
– Долго еще? – не сдержался Николай, столкнувшись лбом с очередной березой.
– А вон просека, – указала на просвет Настя. – Тамочки и выйдем.
По просеке идти стало легче. Через десять минут лес расступился, и путники оказались у шоссейной дороги.
– А где деревня? – осторожно уточнил Николай, обозревая незнакомые окрестности: по другую сторону дороги раскинулось бескрайнее поле, и в пределах видимости ни одного жилого строения не наблюдалось.
– Километрах в десяти отсюда, – вздохнула Настя и добавила: – Если лесом шуровать. А по шоссе все двадцать топать будем.
– О нет! – Коля осел на обочину дороги, на пригорок. – Зачем ты это сделала, Настя? Как я теперь тебя домой доставлю?
– Не надо меня домой, – буркнула Настена и уселась рядом с ним. – Нет у меня больше дома, не вернуся я в деревню. Ни за что не вернуся! С вами пойду. Не гоните меня, я вам пригожусь! Вот увидите.
– Куда? Куда ты со мной пойдешь? – взвыл Николай.
Только этого ему не хватало для полного счастья. Ему самому бы выжить, а тут еще ребенок навязался на его пустую голову.
– До монастыря с вами пойду, – объяснила Настена. – Решила я в монахини, как вы, записаться. Мне теперь жить незачем в миру. Никому я не нужна. Мамки нет, Кузи нет, Тузика нет, отец от меня отказную написал. В приют меня сдадут и уморят там. Видала я передачи по телевизеру про приюты. Там детей обижают. А в монастыре – нет. В монастыре все добрые, как вы.
– Дура ты, Настена! В монастырь она собралась. Нет, ну надо же! Где я тебе монастырь возьму, а? Я
