– Зачем здоровому ребенку вливать глюкозу через вену? У нее же есть рот! Который, к слову, Чебураха умеет очень широко разевать.
– Так физиологичнее. В роддоме всегда только так делают. Меньше проблем для незрелой пищеварительной системы младенцев, – отчеканила поэтесса.
– Физиологичнее потреблять пищу и воду через рот, а не через зонд, вену или задницу, – упрямо возразил Ванька.
Ему даже представить было страшно, что бедной Чебурашке воткнут иголку в маленькую ручку или ножку и привяжут, чтобы не могла шевелиться. Что за садизм такой! Моцарту же не вливали глюкозу внутривенно, и ничего, остался жив. В смысле, не умер. То есть умер, конечно, но не сразу.
Галочка разозлилась.
– Да мне на самом деле вообще до лампады, как ты станешь выхаживать свою дочь! Твой ребенок, ты и разбирайся с ним, как хочешь! Будешь поить с ложки, если тебе так больше нравится. Бутылки с соской по- любому нет.
– Галь, не сердись. Я просто рассматриваю разные варианты, – примирительно сказал Терехин. – Что если…
Ванька обернулся. Лукин с физиономией мавра все еще отсвечивал на заднем плане, не решаясь подойти ближе.
– Сень, у тебя презерватива, случайно, нет? – спросил Терехин и широко улыбнулся другу.
Семен окаменел лицом и телом. Галочка покраснела до корней волос, отшатнулась от Ваньки и приклеилась к стене коридора лопатками.
– А что? – нахально поинтересовался Лукин-младший.
– Вместо соски попробую использовать, – объяснил Терехин. – Мы тут с Галей пытаемся решить, как нам Чебурашку глюкозой накормить.
– Гы, – сказал Лукин и заржал на весь конезавод.
– Придурки! – прыснула со смеха Галочка, жеманно прикрыв ладошкой рот. – Может, лучше перчатку хозяйственную задействуем? Я видела, на кухне есть. А то как-то не комильфо – дитятко с презервативом во рту.
На том и порешили.
В представительской зале было подозрительно тихо. На полу в позе лотоса сидел Филарет и общался с космосом. Для человека, только что вернувшегося с того света, художник выглядел довольно сносно. О происшествии напоминали только забинтованные ступни, испачканные землей волосы и синячищи под глазами. Вот что значит вести здоровый образ жизни, не жрать мяса, не пить, не курить и регулярно заниматься физкультурой. Другой бы на его месте коньки отбросил, а этот сидит себе, мантры читает. Надо будет заняться на досуге бегом трусцой, решил Ванька. Впрочем, он с утра уже набегал несколько километров по конезаводу, когда искал Кристину.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Терехин потерпевшего.
– Что? – встрепенулся Филарет. – Говорите громче, у меня в голове шумит и уши закладывает.
– Я говорю, хорошо, что вы пришли в себя! – проорал Ванька.
– Живому все хорошо, – кивнул художник. – Занятное вышло путешествие. Вообразите себе на минутку: мне выдалась редкая возможность пообщаться с Господом. Мы побеседовали немного о том, о сем, и он мне говорит: «Свободен!» Я спрашиваю: «В каком смысле?» А Господь мне: «Твой час еще не пришел». «А когда придет?» – интересуюсь. А он мне… – Филарет умолк, сосредоточенно морща лоб.
– Что же вам Бог сказал? – полюбопытствовала Галочка, настороженно поглядывая на художника.
– Неловко как-то при дамах… – замялся живописец. – Ну ладно, из песни, как говорится, слов не выкинешь. Сказал мне, что я мудак, – пожал плечами Филарет. – Вы, случайно, не знаете, что он имел в виду?
– Ээээ… – Галочка надула щеки, сдерживая смех.
Сеня прыснул и задышал глубоко и часто.
– Вы не видели, куда Матильда с Офелией делись? – спешно перевел разговор на иную тему Ванька, с сочувствием глядя на художника.
Тот что-то невнятно прошамкал и склонил голову к коленям.
– Что? – громко переспросила Галина.
– Я говорю, они в комнате Кристины! – проорал в ответ Филарет, словно глухой была Галочка. И добавил, прежде чем склонить голову к коленям, предугадывая последующие вопросы: – Девушка не вернулась. Ключи от холодной комнаты не нашлись.
Ванька обмер, только сейчас заметив, что у сидящего в позе лотоса между коленей стоит миска, и он вовсе не мантры читает, а медитирует над макаронами с тушенкой, уплетая их за обе щеки. Галочка тоже заметила и не удержалась от комментария:
– Филарет, вы же не едите мяса!
– Почему? – Живописец с удивлением посмотрел на поэтессу, потом на тарелку с макаронами и сунул в рот следующую порцию.
– Потому что вы вегетарианец, – напомнила Галина.
– Разве? – переспросил Филарет.
– По убеждению, – дополнил Сеня.
– Не может этого быть, – удивился художник. И попросил у Лукина закурить.
Видно, мужика конкретно шибануло, поразился Ванька. Мало того, что с Господом пообщался о том о сем, да еще враз из убежденного вегетарианца, спортсмена и ярого противника дурных привычек переквалифицировался в обычного гражданина с небольшими провалами в памяти. Сидит себе, с аппетитом уминает макароны с мясом и просит закурить.
– Может, воздержитесь? Не следует вам курить, – умоляюще взглянула на него Галочка. Но Сенька уже протягивал живописцу прикуренную сигарету. Тот глубоко затянулся, выдул дым, кашлянул, затянулся еще, и глаза его съехались к переносице.
– Я же говорила! – вредным голосом напомнила Галина.
– Чернеет швартов публичный! Ой-и-ой-йко! Ой-и-йоко! Ой ий ойко! – пропел художник, лег на спину, сложил руки на груди и закрыл глаза.
– Сень, беги за Ильиным! У Филарета, похоже, посттравматический бред начался, – вздохнул Ванька, а сам галопом помчался в кабинет графа.
Тишина в комнате настораживала. Заткнуть голодную Офелию возможно только одним способом – сунув ей в рот титьку. Однако Криста не вернулась, а Чебураха не орет – все это очень подозрительно.
Ванька распахнул дверь и вломился в комнату.
На диване сидела Матильда с Чебурашкой на руках и пихала в рот малышке кляп. В глазах Терехина потемнело от гнева.
– Что вы делаете? – заорал Ванька, как полоумный, и бросился на тетку Пашки с кулаками.
Профессорша подпрыгнула от неожиданности и выронила из рук тряпку. Благо не ребенка! Офелия тут же открыла рот и заголосила, как иерихонская труба. Матильда подобрала кляп, подула и вновь попыталась заткнуть Чебурахе рот. В комнате опять стало тихо, слышны были только чавкающие звуки и довольное урчание малявки. Мотя нежно погладила Чебурашку по рыжей головке и гневно посмотрела на Ваньку.
– Напугал, паршивец! Влетел в комнату, как чума болотная, чуть богу душу не отдала! – рявкнула она учительским тоном. И нежно обратилась к Офелии: – Бедненькая, потерпи, скоро мама вернется и даст тебе молочка. – А новоявленная нянька снова обратилась к Терехину: – Переодела, попу вымыла. Водичку она не пьет, не приучена. Вот, дала размоченный хлебушек в марле. Пока работает, но надолго ли… не знаю. О Кристине ничего не слышно?
– Пока нет, – ответил Терехин. И хихикнул, торопливо спрятав руки в карманы и радуясь, что не успел звездануть Тетемоте с разбегу в глаз.
В комнату заглянула Галочка, оценила обстановку и всплеснула руками.
– С ума сошли? Немедленно прекратите! Хлеб младенцам нельзя, сорвете ребенку желудочно-кишечный тракт. Я же вам ясно сказала, что вернусь и глюкозу введу.
– Долго ходили, – не осталась в долгу Матильда. – Девочка уже синяя от рыданий была, а сейчас успокоилась. Нормально все. Да будет вам известно, на Руси испокон веку вместо пустышек хлебный мякиш
