Комендант, поглядывая на Ваню, читал:
— Рост — малый. Волосы — светлые. Глаза — голубые… Так… Особых примет не имеется. Ну, так ясно, что это ты… Говори!..
Начался допрос. Ваня молчал, когда его спрашивали о партизанах, и получил уже пару увесистых тумаков. Тут в кабинет вбежал дежурный.
— Господин комендант, немцы едут. Три машины!
— Надо встречать… Но ты еще разговоришься у меня, поросенок!
Комендант вышел и запер мальчика на ключ в кабинете.
Ваня огляделся. Надо бежать! Дверь не сломаешь. Да и незачем: там полны комнаты полицаев. Заглянул в окно. Сквозь мутные стекла двойных рам виден был пустой двор, сараи. Прямо против окна была лестница — должно быть, на чердак. Рамы прочно замазаны на зиму — их тоже не выломать. Вот разве форточка!..
Через минуту он с трудом протискивал свои неширокие плечи в форточку и радовался: хорошо, что маленький, большому бы ни за что не пролезть!
С обезьяньей ловкостью ухватился за лестницу и — на чердак. Никто его не видел — полицаям было не до него. Только форточка осталась открытой.
Когда комендант, проводив немецких гостей, увидел, что кабинет его пуст, вся полиция была поднята на ноги. Поскакали в погоню по всем дорогам и, конечно, ничего не нашли.
Ваня сидел на чердаке вечер и почти всю ночь, а под утро, когда полицаи угомонились, выбрался оттуда и — поцарапанный, в синяках, но живой и здоровый — вернулся в лагерь.
Приближалась Октябрьская годовщина. Ваня получил задание — отнести листовки в Краснолуки и в Чашники. Не доходя Краснолук встретился с карательным отрядом. Его задержали, обыскали, нашли листовки. Явная улика. Повели в Краснолуки, оттуда — в Холопиничи. Допрашивали, стараясь дознаться, кому он нес эти листовки. Ваня ничего не сказал, никого не выдал, несмотря на жесточайшие пытки, и был замучен в холопиничском гестапо.
В отряде беспокоились о мальчике, но еще ничего не знали: пропал — и все. Только в конце ноября пойман был партизанами один из холопиничских карателей. Он видел, как арестовали Ваню, конвоировал его, присутствовал при допросах и при расправе.
Перед смертью маленький партизанский разведчик — весь в крови, исхлестанный плетьми, исполосованный шомполами, с раздавленными меж дверей пальцами — отказывался отвечать на вопросы.
— Говори! — выходил из себя следователь. — Последний раз спрашиваю: говори, кому нес листовки? — И стучал по столу парабеллумом.
— Стреляй, — сказал Ваня. — Пионер не предатель!
Следователь ударил мальчика рукояткой револьвера, а когда тот упал, выпустил в него — лежащего — несколько пуль.
Так кончилась героическая жизнь Вани Ковалева из Григоровичей — мальчика в клетчатой кепке.
Отряды Пронягина и Картухина
Первое впечатление не обмануло меня. Черный, несмотря на молодость, оказался дельным работником и энергичным руководителем. Я привык к Бате; у него за спиной богатый опыт бойца и организатора, он видел еще царскую Россию, участвовал в гражданской войне, прошел все трудности нашего роста и вырос вместе со страной. Отсюда — его хватка, уменье, предусмотрительность. Отсюда — его твердость, беспощадность к врагам, дисциплинированность, беззаветная преданность нашему общему делу. Черному только двадцать шесть лет. Ни царской России, ни гражданской войны он, конечно, не помнит. Рос в свободной стране, учился в советской школе. Все дороги ему были доступны, все двери открыты. Но и у него та же упрямая воля, та же хватка, та же деловитость и настойчивость. Он из коммунистов молодого поколения, воспитанных Советской властью и старшим поколением коммунистов.
У нас повелось: не таить друг от друга свое прошлое и свои мысли. Люди, связанные боевой дружбой на жизнь и на смерть, должны знать своих товарищей, должны быть уверенными в них. К тому же в партизанских условиях в свободное время многое вспоминается — и тянет поделиться с кем-то этими воспоминаниями. В долгих и откровенных беседах иногда и на свое собственное прошлое начинаешь глядеть по-новому, и все, рассказываемое другими, воспринимаешь глубоко, с каким-то особым вниманием. С Черным мне приходилось вести немало таких откровенных бесед, и я представляю себе ясно не только его биографию, но и обстановку, в которой он рос, людей, растивших и учивших его.
Отец его, Николай Васильевич, старый донской казак, был партизаном во время гражданской войны, выгонял беляков с тихого Дона, а потом, вернувшись в свою станицу, активно помогал строительству Советской власти. Когда началась коллективизация, одним из первых вступил в колхоз. Таким же был и его старший брат Денис. Иван Николаевич — младший в семье — впитал от них и казачью отвагу, и лучшие казачьи традиции, и новый советский патриотизм. Отец и брат много рассказывали ему о войне, о том, как сражалась Первая Конная, о ее командире Семене Михайловиче Буденном. Когда Ване пришло время поступать в школу, отец и брат напутствовали его:
— Как следует учись! Тоже пойдешь в кавалерию.
И мальчик учился отлично, был активным пионером и комсомольцем. Комсомольское поручение — первая проверка подрастающего советского гражданина. Ване поручено было распространение книг, газет и журналов среди станичников. Юный книгоноша не только оправлялся, не только честно выполнял это дело, но и проявлял инициативу. Бывало так: принесет литературу, предлагает книги, журналы с картинками. Тетка Марья, хоть и неграмотная, а соблазнилась — купила бы, но денег свободных нет. Бывает такое. А Ваня не отступает:
— Вы, тетя Маша, возьмите. Ну, денег нет — яичками отдадите.
Женщина согласна. Иван несет яйца в сельпо и получает деньги. По распространению литературы он занял первое место в районе. Потом работал комсоргом в колхозе, а колхоз был не маленький: одиннадцать полеводческих бригад. Через три года закончил сельскохозяйственный техникум в Ростове. В 1935 поду его приняли в военное училище. Там он вступил в партию.
Отлично закончив училище, Иван Николаевич побывал в родной станице. Легко себе представить, с какой гордостью смотрел отец на молодого лейтенанта в новеньком — с иголочки — обмундировании. Военная форма идет хорошо сложенному человеку. Приходили и соседи повидать своего бывшего книгоношу. Тетка Марья вспомнила, как он продавал книги. Да и не одна она. Работа книгоноши неприметная, а тут вдруг видно стало, как мальчик-книгоноша многим помог расти и учиться…
В 1939 году Иван Николаевич участвовал в освобождении Западной Белоруссии и тогда впервые встретился с гитлеровской грабь-армией. В Белостоке, где фашисты побывали до прихода советских частей, даже телефоны-автоматы были разбиты: гитлеровцы вытаскивали из них монеты.
Великая Отечественная война застала Черного в Военной академии имени Фрунзе, но в июне 1941 года он был уже на фронте и участвовал в боях, командуя батальоном. А в августе 1942 года прилетел к нам, во вражеский тыл.
Еще на фронте Черный получил письмо от отца. Проводя беседу о патриотизме советских людей, он зачитывал бойцам это письмо в качестве одного из примеров. Привожу выдержки из него:
«Здравствуй, дорогой сын Ваня! (Далее, конечно, шли приветы и поклоны от родных и соседей.)
Время мы переживаем трудное — немец далеко залез, очень тяжело нам смотреть, как проклятый фашизм ходит по святой русской земле, которую наши люди поливали кровью…
Но ты, Ваня, и не думай падать духом, не срами мое имя. Казаки всегда били немцев и будут бить. Они свою землю не опозорят. Не забывай, что мы с Денисом говорили тебе, как нам тяжело было бороться за власть Советов, за дело партии. Помни: лучше смерть, чем позор. Никогда фашисты не будут хозяйничать на нашей земле…»
Бережно складывая письмо, Иван Николаевич не без гордости добавлял:
— Старику девятый десяток идет, а он все еще работает в колхозе. Боевой казак. И от нас требует,
