Единственным выходом, который она видела и который освободит её от наваждения, был отъезд графа. Выгнать графа она не могла, следовательно, необходимо поговорить с ним и попросить его уехать. Попросить? — Генриетту передёрнуло от этой мысли. Она никого никогда не просила, но ради достижения своей цели чего только ни сделаешь. Она зевнула, прикрыв рот ладонью. Захотелось спать. Жюли сидела рядом с ней и что-то вышивала. Увидев, что Генриетта зевает, она посоветовала отправиться ей в постель. Генриетта чувствовала себя настолько уставшей, что даже не стала по своему обыкновению возражать. Она молча поднялась и отправилась наверх.
Чуть ранее Журден осторожно будил Луи.
— Монсеньор!
Негромкий голос Журдена проник в сознание Луи. Прежде чем открыть заспанные глаза, он попытался стряхнуть с себя сонное состояние, владевшее его телом.
— Монсеньор, мы принесли горячую воду, принесли бадью, как вы приказали. Вы можете самостоятельно подняться?
Луп различил в голосе Журдена беспокойство.
«Следует взять его к себе в услужение», — подумал Луи.
Он с небольшим усилием поднялся. Спина болела, но не так, как в первые дни. Луп начал разминать затёкшее тело, когда снова услышал голос Журдена:
— Я вам нужен, монсеньор?
— Нет, благодарю вас, — ответил Луи, — мне бы понадобились те две горничные, которых я видел на кухне.
— Они ждут позволения войти, монсеньор!
Луи с явным восхищением смотрел на Журдена. Тот стоял, скромно улыбаясь.
— Герцог Орлеанский не понимает, насколько хороши его слуги. В свободное время подумай о переезде, скажем, в Сансер!
— Монсеньор!
Журден низко поклонился и вышел из комнаты, а вслед за этим почти сразу вошли две горничные. Они присели перед Луи, который, ничуть не стесняясь, разделся перед ними донага и полез в огромную бадью, стоявшую посредине комнаты. Под восхищённые взгляды горничных он погрузился в воду, чувствуя приятное блаженство. Луп несколько раз окунулся головой в воду а затем стал приглаживать руками мокрые волосы. Его любопытный взгляд скользил по довольно приятным на глаз очертаниям тел горничных.
— Вы и дальше собираетесь стоять? — поинтересовался Луи.
— А что нам делать?
Луи, улыбаясь, развёл руки, показывая на тело.
— Искупайте меня! Можете не церемониться со мной. Делайте всё, что вам заблагорассудится… Ну же, смелей, — приободрил стоявших в нерешительности горничных Луи.
Отбросив всякую скромность и жеманство, две пары ручек заскользили по телу Луи. Он откинулся назад, предаваясь блаженным ощущениям.
Поднимаясь по лестнице, Генриетта решала: стоит ли навещать графа сейчас или подождать, пока он выздоровеет.
Он болен, вероятно, лежит сейчас в постели и стонет от боли, и она причина того состояния, в котором он находится. Вряд ли уместно говорить о том, что он должен покинуть дворец. «К чёрту уместность! — раздражённо подумала Генриетта. — Пойду скажу, пусть проваливает из дворца. Но это будет выглядеть очень некрасиво, — укорила её совесть. — Рано или поздно ему всё равно придётся уехать. Так что, видимо, придётся сказать сейчас». Приняв решение, успокаивающее её совесть, Генриетта направилась к комнате графа.
Приблизившись к двери, ведущей в комнату графа, Генриетта различила смех.
— Странно, — пробормотала Генриетта.
Она прислушалась. Смех повторился. И, судя по всему, смеялся не один граф. Она явно различала женский смех.
«Это не может быть то, о чём я думаю, — подумала Генриетта, её охватывала злость, — только не здесь, не в моём доме, не у меня под носом, хотя этот мерзавец на всё способен. Неужели…»
Её мысли прервали громкие взрывы хохота и чарующий голосок графа:
— Не беспокойся, милочка, это чудовище наверняка точит свои коготки и строит дьявольские планы.
Генриетта ни на мгновение не усомнилась, что эти слова адресованы ей. Не раздумывая, она распахнула дверь и тут же замерла при виде представившейся сцены.
Обнаженный Луп сидел в бадье, наполненной горячей водой. Справа и слева от него стояли раскрасневшиеся горничные. У стоявшей справа были обнажены груди, платье свисало к полу. Вторая мыла графа, положив одну ногу внутрь бадьи. Нога была обнажена до бедра. На ней… на ней лежала рука графа, и, что ещё хуже, она гладила её. При виде хозяйки горничные застыли в ужасе, словно в одночасье превратились в каменные пзваянья, а Луп — он явно наслаждался моментом. Он даже не перестал поглаживать бедро горничной, при этом не спуская пристального взгляда с Генриетты, которая была, по его мнению, в сильнейшей ярости. Но прежде чем Генриетта обрушилась на них с праведным гневом, раздался невозмутимый голос Луи:
— Желаете присоединиться, дорогая невеста?
— Вон! — изо всех сил закричала Генриетта. Горничных как ветром сдуло. На Луи же её слова
ничуть не подействовали. Он откинулся на спину, открывая Генриетте обнажённое по пояс тело. Пылая яростью, Генриетта подошла к бадье. Её прекрасные голубые глаза метали молнии в Луп.
«Она бы убила меня, если б могла», — подумал Луп.
— Бесчестный негодяй! Мерзавец! Жалкое ничтожество! Греховодник! Мерзопакостное животное! Чудовище! Ненасытная свинья! Трус!
Генриетта выговаривала слова, словно давала пощёчины.
— Последнее — совершенно незаслуженно, — заметил Луи.
— Как ты мог? Как ты осмелился? В моём доме заниматься подобной гнусностью, и с кем? С моими собственными слугами? Вы мне омерзительны, граф! Я требую, чтобы вы немедленно покинули мой дом…
Луи сделал попытку встать.
— Не сейчас, — закричала Генриетта, — вы ко всему ещё и безмозглый идиот. После того, как я уйду отсюда, вы немедленно покинете дворец. Я никому не позволю очернить доброе имя моего отца. Особенно вам.
— Вы закончили? — спокойно поинтересовался Луи, он водил ладонью по воде и следил за Генриеттой.
— Нет!
Генриетта размахнулась, собираясь влепить ему пощёчину, но Луи был начеку, он перехватил руку Генриетты, а вслед за этим дёрнул её на себя. Издав испуганное восклицание, Генриетта прямо в платье плюхнулась в воду. Луп сразу же воспользовался положением и пристроил её у себя на коленях, а затем повернул лицом к себе. Генриетта сделала несколько попыток вырваться, но Луи держал добычу крепко.
— Отпустите меня, вы, человек без чести и совести! — закричала Генриетта, тщетно пытаясь освободиться от рук Луи.
— И не подумаю, — спокойно ответил Луи, — вы слишком грубы, миледи, и до тех пор, пока не измените ваших дурных манер, я буду обращаться с вами соответствующим образом.
— Дурных манер? — Генриетта едва не задохнулась от злости. — И это говорите вы — мерзкий, развратный человек!
— У меня есть маленькие слабости, — согласился Луи.
— Маленькие? — передразнила его Генриетта.
— Именно, — ответил Луи, делая вид, что не замечает иронии в её словах, — в отличие от вас я прекрасно воспитан, я пока не упоминаю нелицеприятный набор слов, которые вы используете. Хочу только заметить — я буду всячески искоренять из вас дурные наклонности… Перестаньте вертеться, Генриетта, я
