поплыла моя душанаверх, как незагруженная чаша.Отшельник без вещей и с багажомпушинка и по форме и по смыслу,коль двое на постель да нагишомвзойдут, скроив физиономью кислу;и, хоть живешь ты выше этажом,неможно не задраться коромыслу.Параша, равновесию вредитне только ненормальный аппетит,но самое стремленье к равновесью,что видно и в стараниях блудниц,в запорах, и в стирании границнамеренном меж городом и весью.Параша, ты отныне далека.Возносит тяготение к прелюбам.И так как мне мешают облака,рукой дындып сложимши перед клювом,не покажу вам с другом кулакаи ангелов своих не покажу вам.Прощай, Параша! Выключив часыздесь наверху, как истинный сиделеця забываю все твои красы,которым я отныне не владелец,и зрю вблизи полнощные Весы,под коими родился наш младенец.1968
Неоконченный отрывок
F. W.
Самолет летит на Вест,расширяя круг тех мест– от страны к другой стране, -где тебя не встретить мне.Обгоняя дни, года,тенью крыльев «никогда»на земле и на водепревращается в «нигде».Эта боль сильней, чем та:слуху зренье не чета,ибо время – область фраз,а пространство – пища глаз.На лесах, полях, жилье,точно метка – на белье,эта тень везде – хоть плачьоттого, что просто зряч.Частокол застав, границ– что горе воззреть, что ниц, - как он выглядит с высот,лепрозорий для двухсотмиллионов?1968
Памяти Т. Б.
1 Пока не увяли цветы и лентаеще не прошла через известь лета,покуда черна и вольна цыганить,ибо настолько длинна, что памятьмоя, как бы внемля ее призыву,потянет ее, вероятно, в зиму, -2прими от меня эту рифмо-лепту,которая если пройдет сквозь Лету,то потому что пошла с тобою,опередившей меня стопою;и это будет тогда, подруга,твоя последняя мне услуга.3Вот уж не думал увидеть столькороз; это – долг, процент, неустойкалета тому, кто бесспорно долженсам бы собрать их в полях, но дожиллишь до цветенья, а им оставилполную волю в трактовке правил.4То-то они тут и спят навалом.Ибо природа честна и в малом,если дело идет о болинашей; однако, не в нашей волеэти мотивы назвать благими;смерть – это то, что бывает с другими.5Смерть – это то, что бывает с другими.Даже у каждой пускай богиниесть фавориты в разряде смертных,точно известно, что вовсе нет иху Персефоны; а рябь извилинтем доверяет, чей брак стабилен.6Все это помнить, пока есть сила,пока все это свежо и сыро,пока оболочка твоя, – вернее,прощанье с ней для меня больнее,чем расставанье с твоей душою,о каковой на себя с большою7радостью Бог – о котором после,будет ли то Магомет, Христос ли,словом сама избрала кого тыраньше, при жизни – возьмет заботыо несомненном грядущем благе -пока сосуд беззащитной влаги.8С того разреши мне на этом светесказать о ее, оболочки, смерти,о том, что случилось в тот вечер в ФинскомЗаливе и стало на зависть сфинксамзагадкой – ибо челнок твой вовсене затонул, но остался возле.9Вряд ли ты знала тогда об этом,лодка не может и быть предметомбденья души, у которой сразумасса забот, недоступных глазу,стоит ей только покинуть тело;вряд ли ты знала, едва ль хотела10мучить нас тайной, чья сложность либоусугубляет страданье (ибоповод к разлуке важней разлуки);либо она облегчает мукипри детективном душевном складе;даже пускай ты старалась ради11этих последних, затем что все жеих большинство, все равно похоже,что и для них, чьи глаза от плачаты пожелала сберечь, задачанеразрешима; и блеск на перлахих многоточия – слезы первых.12Чаек не спросишь, и тучи скрылись.Что бы смогли мы увидеть, силясьглянуть на все это птичьим взглядом? Как ты качалась на волнах рядомс лодкой, не внемля их резким крикам,лежа в столь малом и столь великом13от челнока расстояньи. Точнотак и бывает во сне; но то, чтоты не цеплялась, – победа яви:ибо страдая во сне, мы вправеразом проснуться и с дрожью в телевпиться пальцами в край постели.14Чаек не спросишь, и нету толкав гомоне волн. Остаются толькотучи – но их разгоняет ветер.Ибо у смерти всегда свидетель -он же и жертва. И к этой новойроли двойной ты была готовой.15Впрочем и так, при любом разбросескладов душевных, в самом вопросе«Чем это было?» разгадки средство.Самоубийством? Разрывом сердцав слишком холодной воде залива? Жизнь позволяет поставить «либо».16Эта частица отнюдь не форавоображенью, но просто форматождества двух вариантов, выбормежду которыми – если выпал -преображает недвижность чистыхдвух параллельных в поток волнистых.17Эта частица – кошмар пророков -способ защиты от всех упрековв том, что я в саване хищно роюсь,в том, что я «плохо о мертвой» – то естьсамоубийство есть грех и вето;а я за тобой полагаю это.18Ибо, включая и этот случай,все ж ты была христианкой лучшей,нежели я. И, быть может, с точкизрения тюркских певцов, чьи строчкипела ты мне, и вообще Ислама,в этом нет ни греха, ни срама.19Толком не знаю. Но в каждой вереесть та черта, что по крайней мереобъединяет ее с другими:то не запреты, а то, какимилюди были внизу, при жизни,в полной серпов и крестов отчизне.20Так что ты можешь идти без страха:ризы Христа иль чалма Аллаха,соединенье газели с пловомили цветущие кущи – словом,в два варианта Эдема дверинастежь открыты, смотря по вере.21То есть одетый в любое платьеБог тебя примет в свое объятье,и не в любови тут дело Отчей:в том, что, нарушив довольно общийсмутный завет, ты другой, подробный,твердо хранила: была ты доброй.22Это на счетах любых дороже:здесь на земле, да и в горних тоже.Время повсюду едино. Годыжизни повсюду важней, чем воды,рельсы, петля или вскрытие вены;все эти вещи почти мгновенны.23Так что твой грех, говоря по сути,равен – относится к той минуте,когда ты глотнула последний воздух,в легких с которым лежать на водахтак и осталась, качаясь мерно.А добродетель твоя, наверно,24эту минуту и ветра посвистперерастет, как уже твой возрастпереросла, ибо день, когда яданные строки, почти рыдая,соединяю, уже превысилразность выбитых в камне чисел.25Черная лента цыганит с ветром.Странно тебя оставлять нам в этомместе, под грудой цветов, в могиле,здесь, где люди лежат, как жили:в вечной своей темноте, в границах;разница вся в тишине и птицах.26
