спешитбольше вкусить от своих ковриг,чем позволяет миг.Свет – ослепляет. И слово – лжет.Страсть утомляет. А горе – жжет,ибо страданье – примат огнянад единицей дня.Лучше не верить своим глазамда и устам. Оттого что СамБог, предваряя Свой Страшный Суд,жаждет казнить нас тут.Так и рождается тот устав,что позволяет, предметам давраспоряжаться своей судьбой,их заменять собой.Старая птица, покинь свой куст.Стану отныне посредством устпеть за тебя, и за куст цвестибуду за счет горсти.Так изменились твои черты,что будто на воду села ты,лапки твои на вид мертвейцепких нагих ветвей.Можешь спокойно лететь во тьму.Встану и место твое займу.Этот поступок осудит тот,кто не встречал пустот.Ибо, чужда четырем стенам,жизнь, отступая, бросает намполые формы, и нас язвитих нестерпимый вид.Знаю, что голос мой во сто разхуже, чем твой – пусть и низкий глас.Но даже режущий ухо звуклучше безмолвных мук.Мир если гибнет, то гибнет безгрома и лязга; но также не сробкой, прощающей грех слепойверы в него, мольбой.В пляске огня, под напором льдаподлинный мира конец – когдапесня, которая всем горчит,выше нотой звучит.октябрь 1968
Письмо генералу Z.
'Война, Ваша Светлость, пустая игра.Сегодня – удача, а завтра – дыра...'Песнь об осаде Ла-РошелиГенерал! Наши карты – дерьмо. Я пас.Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.И Экватор шире, чем ваш лампас.Потому что фронт, генерал, на Юге.На таком расстояньи любой приказпревращается рацией в буги-вуги.Генерал! Ералаш перерос в бардак.Бездорожье не даст подвести резервыи сменить белье: простыня – наждак;это, знаете, действует мне на нервы.Никогда до сих пор, полагаю, такне был загажен алтарь Минервы.Генерал! Мы так долго сидим в грязи,что король червей загодя ликует,и кукушка безмолвствует. Упаси,впрочем, нас услыхать, как она кукует.Я считаю, надо сказать мерси,что противник не атакует.Наши пушки уткнулись стволами вниз,ядра размякли. Одни горнисты,трубы свои извлекая изчехлов, как заядлые онанисты,драют их сутками так, что вдругте исторгают звук.Офицеры бродят, презрев устав,в галифе и кителях разной масти.Рядовые в кустах на сухих местахпредаются друг с другом постыдной страсти,и краснеет, спуская пунцовый стяг,наш сержант-холостяк.___Генерал! Я сражался всегда, везде,как бы ни были шансы малы и шатки.Я не нуждался в другой звезде,кроме той, что у вас на шапке.Но теперь я как в сказке о том гвозде:вбитом в стену, лишенном шляпки.Генерал! К сожалению, жизнь – одна.Чтоб не искать доказательств вящих,нам придется испить до дначашу свою в этих скромных чащах:жизнь, вероятно, не так длинна,чтоб откладывать худшее в долгий ящик.Генерал! Только душам нужны тела.Души ж, известно, чужды злорадства,и сюда нас, думаю, завелане стратегия даже, но жажда братства:лучше в чужие встревать дела,коли в своих нам не разобраться.Генерал! И теперь у меня – мандраж.Не пойму, отчего: от стыда ль, от страха ль? От нехватки дам? Или просто – блажь?Не помогает ни врач, ни знахарь.Оттого, наверно, что повар вашне разбирает, где соль, где сахар.Генерал! Я боюсь, мы зашли в тупик.Это – месть пространства косой сажени.Наши пики ржавеют. Наличье пик -это еще не залог мишени.И не двинется тень наша дальше насдаже в закатный час.___Генерал! Вы знаете, я не трус.Выньте досье, наведите справки.К пуле я безразличен. Плюся не боюсь ни врага, ни ставки.Пусть мне прилепят бубновый тузмежду лопаток – прошу отставки! Я не хочу умирать из-задвух или трех королей, которыхя вообще не видал в глаза(дело не в шорах, но в пыльных шторах).Впрочем, и жить за них тоже мненеохота. Вдвойне.Генерал! Мне все надоело. Мнескучен крестовый поход. Мне скученвид застывших в моем окнегор, перелесков, речных излучин.Плохо, ежели мир вовнеизучен тем, кто внутри измучен.Генерал! Я не думаю, что рядываши покинув, я их ослаблю.В этом не будет большой беды:я не солист, но я чужд ансамблю.Вынув мундштук из своей дуды,жгу свой мундир и ломаю саблю.___Птиц не видать, но они слышны.Снайпер, томясь от духовной жажды,то ли приказ, то ль письмо жены,сидя на ветке, читает дважды,и берет от скуки художник нашпушку на карандаш.Генерал! Только Время оценит вас,ваши Канны, флеши, каре, когорты.В академиях будут впадать в экстаз;ваши баталии и натюрмортыбудут служить расширенью глаз,взглядов на мир и вообще аорты.Генерал! Я вам должен сказать, что вывроде крылатого льва при входев некий подъезд. Ибо вас, увы,не существует вообще в природе.Нет, не то чтобы вы мертвыили же биты – вас нет в колоде.Генерал! Пусть меня отдадут под суд!Я вас хочу ознакомить с делом:сумма страданий дает абсурд;пусть же абсурд обладает телом!И да маячит его сосудчем-то черным на чем-то белом.Генерал, скажу вам еще одно:Генерал! Я взял вас для рифмы к слову«умирал» – что было со мною, ноБог до конца от зерна половуне отделил, и сейчас ееупотреблять – вранье.___На пустыре, где в ночи горятдва фонаря и гниют вагоны,наполовину с себя нарядсняв шутовской и сорвав погоны,я застываю, встречая взглядкамеры Лейц или глаз Горгоны.Ночь. Мои мысли полны однойженщиной, чудной внутри и в профиль.То, что творится сейчас со мной,ниже небес, но превыше кровель.То, что творится со мной сейчас,не оскорбляет вас.___Генерал! Вас нету, и речь мояобращена, как обычно, нынев ту пустоту, чьи края – краянекой обширной, глухой пустыни,коей на картах, что вы и явидеть могли, даже нет в помине.Генерал! Если все-таки вы меняслышите, значит, пустыня прячетнекий оазис в себе, манявсадника этим; а всадник, значит,я; я пришпориваю коня;конь, генерал, никуда не скачет.Генерал! Воевавший всегда как лев,я оставляю пятно на флаге.Генерал, даже карточный домик – хлев.Я пишу вам рапорт, припадаю к фляге.Для переживших великий блефжизнь оставляет клочок бумаги.осень 1968
Почти элегия
В былые дни и я пережидалхолодный дождь под колоннадой Биржи.И полагал, что это – Божий дар.И, может быть, не ошибался. Был жеи я когда-то счастлив. Жил в пленуу ангелов. Ходил на вурдалаков.Сбегавшую по лестнице однукрасавицу в парадном, как Иаков,подстерегал.Куда-то навсегдаушло все это. Спряталось. Однакосмотрю в окно и, написав «куда»,не ставлю вопросительного знака.Теперь сентябрь. Передо мною – сад.Далекий гром закладывает уши.В густой листве налившиеся грушикак мужеские признаки висят.И только ливень в дремлющий мой ум,как в кухню дальних родственников – скаред,мой слух об эту пору пропускает:не музыку еще, уже не шум.осень 1968
* * *
Весы качнулись. Молвить не греша,ты спятила от жадности, Параша.Такое что-то на душу, спешаразбогатеть, взяла из ералаша,что тотчас
