постскриптумк теории Дарвина, столь пожухлой,эту новую правду джунглей.VIIЧерез двадцать лет, ибо легче вспомнитьто, что отсутствует, чем восполнитьэто чем-то иным снаружи;ибо отсутствие права хуже,чем твое отсутствие, – новый Гоголь,насмотреться сумею, бесспорно, вдоволь,без оглядки вспять, без былой опаски, -как волшебный фонарь Христовой Пасхиоживляет под звуки воды из кранаспинку кресла пустого, как холст экрана.VIIIВ нашем прошлом – величье. В грядущем – проза.Ибо с кресла пустого не больше спроса,чем с тебя, в нем сидевшей Ла Гарды тише,руки сложив, как писал я выше.Впрочем, в сумме своей наших дней объятьямного меньше раскинутых рук распятья.Так что эта находка певца хромогосейчас, на Страстной Шестьдесят Седьмого,предо мной маячит подобьем ветона прыжки в девяностые годы века.IXЕсли меня не спасет та птичка,то есть, если она не снесет яичкаи в сем лабиринте без Ариадны(ибо у смерти есть варианты,предвидеть которые – тоже доблесть)я останусь один и, увы, сподоблюсьхолеры, доноса, отправки в лагерь,то – если только не ложь, что Лазарьбыл воскрешен, то я сам воскресну.Тем скорее, знаешь, приближусь к креслу.XВпрочем, спешка глупа и греховна. Vale!То есть некуда так поспешать. Едва лиможет крепкому креслу грозить погибель.Ибо у нас на Востоке мебельслужит трем поколеньям кряду.А я исключаю пожар и кражу.Страшней, что смешать его могут с кучейдругих при уборке. На этот случайя даже сделать готов зарубки,изобразив голубка голубки.XIПусть теперь кружит, как пчелы ульев,по общим орбитам столов и стульевкресло твое по ночной столовой.Клеймо – не позор, а основа новойастрономии, что – перейдем на шепот - подтверждает армейско-тюремный опыт:заклейменные вещи – источник твердыхвзглядов на мир у живых и мертвых.Так что мне не взирать, как в подобны лица,на похожие кресла с тоской Улисса.XIIЯ – не сборщик реликвий. Подумай, еслиэта речь длинновата, что речь о креслетолько повод проникнуть в другие сферы.Ибо от всякой великой верыостаются, как правило, только мощи.Так суди же о силе любви, коль вещите, к которым ты прикоснулась ныне,превращаю – при жизни твоей – в святыни.Посмотри: доказуют такие нравыне величье певца, но его державы.XIIIРусский орел, потеряв корону,напоминает сейчас ворону.Его, горделивый недавно, клекоттеперь превратился в картавый рокот.Это – старость орлов или – голос страсти,обернувшийся следствием, эхом власти.И любовная песня – немногим тише.Любовь – имперское чувство. Ты жетакова, что Россия, к своей удаче,говорить не может с тобой иначе.XIVКресло стоит и вбирает теплыйвоздух прихожей. В стояк за каплейпадает капля из крана. Скромнострекочет будильник под лампой. Ровнопадает свет на пустые стеныи на цветы у окна, чьи тенистремятся за раму продлить квартиру.И вместе все создает картинутого в этот миг – и вдали, и возле -как было до нас. И как будет после.XVДоброй ночи тебе, да и мне – не бденья.Доброй ночи стране моей для сведеньяличных счетов со мной пожелай оттуда,где, посредством верст или просто чуда,ты превратишься в почтовый адрес.Деревья шумят за окном, и абрискрыш представляет границу суток...В неподвижном теле порой рассудокоткрывает в руке, как в печи, заслонку.И перо за тобою бежит в догонку.XVIНе догонит!.. Поелику ты – как облак.То есть, облик девы, конечно, обликдуши для мужчины. Не так ли, Муза?В этом причины и смерть союза.Ибо души – бесплотны. Ну что ж, тем дальшеты от меня. Не догонит!.. Дай жена прощание руку. На том спасибо.Величава наша разлука, ибонавсегда расстаемся. Смолкает цитра.Навсегда – не слово, а вправду цифра,чьи нули, когда мы зарастем травою,перекроют эпоху и век с лихвою.1967
* * *
Сын! Если я не мертв, то потомучто, связок не щадя и перепонок,во мне кричит все детское: ребенокодин страшится уходить во тьму.Сын! Если я не мертв, то потомучто молодости пламенной – я молод -с ее живыми органами холодстоль дальних палестин не по уму.Сын! Если я не мертв, то потомучто взрослый не зовет себе подмогу.Я слишком горд, чтобы за то, что Богупредписывалось, браться самому.Сын! Если я не мертв, то потомучто близость смерти ложью не унижу.Я слишком стар. Но и вблизи не вижутам избавленья сердцу моему.Сын! Если я не мертв, то потомучто знаю, что в Аду тебя не встречу.Апостол же, чьей воле я перечу,в Рай не позволит занести чуму.Сын! Я бессмертен. Не как оптимист.Бессмертен как животное. Что строже.Все волки для охотника – похожи.А смерть – ничтожный физиогномист.Грех спрашивать с разрушенных орбит!Но лучше мне кривиться в укоризне,чем быть тобой неузнанным при жизни.Услышь меня, отец твой не убит.1967
Фонтан
Из пасти льваструя не журчит и не слышно рыка.Гиацинты цветут. Ни свистка, ни крика,никаких голосов. Неподвижна листва.И чужда обстановка сия для столь грозного лика,и нова.Пересохли уста,и гортань проржавела: металл не вечен.Просто кем-нибудь наглухо кран заверчен,хоронящийся в кущах, в конце хвоста,и крапива опутала вентиль. Спускается вечер;из кустасонм тенейвыбегает к фонтану, как львы из чащи.Окружают сородича, спящего в центре чаши,перепрыгнув барьер, начинают носиться в ней,лижут морду и лапы вождя своего. И, чем чаще,тем темнейгрозный облик. И вотнаконец он сливается с ними и резкооживает и прыгает вниз. И все общество резвоубегает во тьму. Небосводпрячет звезды за тучу, и мыслящий трезвоназоветпохищенье вождя - так как первые капли блестят на скамейке -назовет похищенье вождя приближеньем дождя.Дождь спускает на землю косые линейки,строя в воздухе сеть или клетку для львиной семейкибез узла и гвоздя.Теплыйдождьморосит.Как и льву, им гортаньне остудишь.Ты не будешь любим и забыт не будешь.И тебя в поздний час из земли воскресит,если чудищем был ты, компания чудищ.Разгласиттвой побегдождь и снег.И, не склонный к простуде,все равно ты вернешься в сей мир на ночлег.Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.Так в тюрьму возвращаются в ней побывавшие людии голубки – в ковчег.1967
В пространстве, не дыша,несется без дорогеще одна душав невидимый чертог.А в сумраке, внизу,измученный сосудв кладбищенском лесудве лошади везут.Отсюда не воззвать,отсюда не взглянуть.Расставшихся в кроватьбольницы не вернуть.Простились без тоски,друг другу не грозя,при жизни не враги,по смерти не друзья.Сомненья не унять.Шевелится в грудистремленье уравнятьстоль разные пути.Пускай не объяснитьи толком не связать,пускай не возопить,но шепотом сказать,что стынущий старик,плывущий в темноте,пронзительней, чем крик«Осанна» в высоте.
