легче.Возможно, вы и правы. Вам видней.Но если люди что-то говорят,то не за тем, чтоб им не доверяли.По мне, само уже движенье губсущественней, чем правда и неправда:в движеньи губ гораздо больше жизни,чем в том, что эти губы произносят.Вот я сказал вам, что поверил; нет! Здесь было нечто большее. Я простоувидел, что она мне говорит.(Заметьте, не услышал, но увидел!)Поймите, предо мной был человек.Он говорил, дышал и шевелился.Я не хотел считать все это ложью,да и не мог... Вас удивляет, какс таким подходом к человеку все жея ухитрился получить четырезвезды? Но это – маленькие звезды.Я начинал совсем иначе. Те,с кем начинал я, – те давно имеютбольшие звезды. Многие и по две.(Прибавьте к вашей версии, что яеще и неудачник; это будетспособствовать ее правдоподобью.)Я, повторяю, начинал иначе.Я, как и вы, везде искал подвох.И находил, естественно. Солдатытакой народ – все время норовятначальство охмурить... Но как-то япод Кошице, в сорок четвертом, понял,что это глупо. Предо мной в снегулежало двадцать восемь человек,которым я не доверял, – солдаты.Что? Почему я говорю о том,Что не имеет отношенья к делу? Я только отвечал на ваш вопрос.Да, я – вдовец. Уже четыре года.Да, дети есть. Один ребенок, сын.Где находился вечером в субботу?В театре. А потом я провожалее домой. Да, он лежал в парадном.Что? Как я реагировал? Никак.Конечно, я узнал его. Я виделих вместе как-то раз в универмаге.Они там что-то покупали. Ятогда и понял...Дело в том, что с нимя сталкивался изредка на пляже.Нам нравилось одно и то же место -там, знаете, у сетки. И всегдая видел у него на шее пятна...Те самые, ну, знаете... Ну, вот.Однажды я сказал ему – ну, что- тонасчет погоды, – и тогда он быстроко мне нагнулся и, не глядя наменя, сказал: «Мне как-то с вами неохота»,и только через несколько секунддобавил: «разговаривать». При этомвсе время он смотрел куда-то вверх.Вот в ту минуту я, клянусь вам, могубить его. В глазах моих стемнело,я ощутил, как заливает мозггорячая волна, и на мгновенье,мне кажется, я потерял сознанье.Когда я наконец пришел в себя,он возлежал уже на прежнем месте,накрыв лицо газетой, и на шеетемнели эти самые подтеки...Да, я не знал тогда, что это – он.По счастью, я еще знаком с ней не был.Потом? Потом он, кажется, исчез:я как-то не встречал его на пляже.Потом был вечер в доме офицеров,и мы с ней познакомились. Потомя увидал их там в универмаге...Поэтому его в субботу ночьюя сразу же узнал. Сказать вам правду,я до известной степени был рад.Иначе все могло тянуться вечно,и всякий раз после его визитовона была немного не в себе.Теперь, надеюсь, все пойдет как надо.Сначала будет малость тяжело,но я-то знаю, что в конце концовубитых забывают, и к тому жемы, видимо, уедем. У меняесть вызов в Академию. Да, в Киев.Ее возьмут в любой театр, а сынс ней очень дружит. И возможно, мыс ней заведем и своего ребенка.Я – хахаха – как видите, еще...Да, я имею личное оружье.Да нет, не «стечкин» – просто у меняеще с войны трофейный «парабеллум».Ну да, раненье было огнестрельным'.4'В тот вечер батя отвалил в театр,а я остался дома вместе с бабкой.Ага, мы с ней смотрели телевизор.Уроки? Так ведь то ж была суббота!Да, значит телевизор. Про чего?Сейчас уже не помню. Не про Зорге?Ага, про Зорге! Только до концая не смотрел – я видел это раньше.У нас была экскурсия в кино.Ну вот... С какого места я ушел?Ну, это там, где Клаузен и немцы.Верней, японцы... и потом ониеще плывут вдоль берега на лодке.Да, это было после девяти.Наверно. Потому что гастрономони в субботу закрывают в десять,а я хотел мороженого. Нет,я посмотрел в окно – ведь он напротив.Да, и тогда я захотел пройтись.Нет, бабке не сказался. Почему?Она бы зарычала – ну, пальто,перчатки, шапка – в общем, все такое.Ага, был в куртке. Нет, совсем не в этой,а в той, что с капюшоном. Да, онана молнии.Да, положил в карман.Да нет, я просто знал, где ключ он прячет...Конечно, просто так! И вовсе недля хвастовства! Кому бы стал я хвастать? Да, было поздно и вообще темно.О чем я думал? Ни о чем не думал.По-моему, я просто шел и шел.Что? Как я очутился наверху?Не помню... в общем, потому что сверхуспускаешься когда, перед тобойвсе время – гавань. И огни в порту.Да, верно, и стараешься представить,что там творится. И вообще когдауже домой – приятнее спускаться.Да, было тихо и была луна.Ну, в общем было здорово красиво.Навстречу? Нет, никто не попадался.Нет, я не знал, который час. Но «Пушкин»в субботу отправляется в двенадцать,а он еще стоял – там, на корме,салон для танцев, где цветные стекла,и сверху это вроде изумруда.Ага, и вот тогда...Чего? Да нет же!Еенный дом над парком, а егоя встретил возле выхода из парка.Чего? А вообще у нас какиес ней отношения? Ну как – онакрасивая. И бабка так считает.И вроде ничего, не лезет в душу.Но мне-то это, в общем, все равно.Папаша разберется...Да, у входа.Ага, курил. Ну да, я попросил,а он мне не дал, и потом... Ну, в общем,он мне сказал: «А ну катись отсюда»и чуть попозже – я уж отошелшагов на десять, может быть, и больше -вполголоса прибавил: «негодяй».Стояла тишина, и я услышал.Не знаю, что произошло со мной!Ага, как будто кто меня ударил.Мне словно чем-то залило глаза,и я не помню, как я обернулсяи выстрелил в него! Но не попал:он продолжал стоять на прежнем местеи, кажется, курил. И я... и я...Я закричал и бросился бежать.А он – а он стоял...Никто со мноютак никогда не говорил! А что,а что я сделал? Только попросил.Да, папиросу. Пусть и папиросу!Я знаю, это плохо. Но у наспочти все курят. Мне и не хотелоськурить-то даже! Я бы не курил,я только подержал бы... Нет же! нет же!Я не хотел себе казаться взрослым!Ведь я бы не курил! Но там, в порту,везде огни и светлячки на рейде...И здесь бы тоже... Нет, я не могукак следует все это... Если можно,прошу вас: не рассказывайте бате!А то убьет... Да, положил на место.А бабка? Нет, она уже уснула.Не выключила даже телевизор,и там мелькали полосы... Я сразу,я сразу положил его на местои лег в кровать! Не говорите бате!Не то убьет! Ведь я же не попал!Я промахнулся! Правда? Правда? Правда?!'5Такой-то и такой-то. Сорок лет.Национальность. Холост. Дети – прочерк.Откуда прибыл. Где прописан. Где,когда и кем был найден мертвым. Дальшеидут подозреваемые: трое.Итак, подозреваемые – трое.Вообще, сама возможность заподозритьтрех человек в убийстве одноговесьма красноречива. Да, конечно,три человека могут совершитьодно и то же. Скажем, съесть цыпленка.Но тут – убийство. И в самом том факте,что подозренье пало на троих,залог того, что каждый был способенубить. И этот факт лишает смыславсе следствие – поскольку в результатерасследованья только узнаешь,кто именно; но вовсе не о том, чтодругие не могли... Ну что вы! Нет!Мороз по коже? Экий вздор! Но в общемспособность человека совершитьубийство и способность человекарасследовать его – при всей своейпреемственности видимой – бесспорноне равнозначны. Вероятно, этокак раз эффект их близости... О да,все это грустно...Как? Как вы сказали?!Что именно само уже числолиц, на которых пало подозренье,объединяет как бы их и служитв каком-то смысле алиби? Что намтрех человек не накормить однимцыпленком? Безусловно. И, выходит,убийца не внутри такого круга,но за его пределами. Что ониз тех, которых не подозреваешь?! Иначе говоря, убийца – тот,кто не имеет повода к убийству?!Да, так оно и вышло в этот раз.Да-да, вы правы... Но ведь это... это...Ведь это – апология абсурда! Апофеоз бессмысленности! Бред!Выходит, что тогда оно – логично.Постойте? Объясните мне тогда,в чем смысл жизни? Неужели в том,что из кустов выходит мальчик в
