«завтра», «сейчас», «вчера», идущий из царства сумм, — не занести в тетрадь. Там, где прошлое плюс будущее вдвоем бьют баклуши, творя настоящее, вкус диктует массам объем. И отсюда — моря. Скорость по кличке «свет», белый карлик, квазар напоминают нерях; то есть пожар, базар. Материя же — эстет, и ей лучше в морях. Любое из них — скорей слепок времени, чем смесь катастрофы и радости для ноздрей, или — пир диадем, где за столом — свои. Собой превращая две трети планеты в дно, море — не лицедей. Вещью на букву «в» оно говорит: оно — место не для людей. Тем более если три четверти. Для волны суша — лишь эпизод, а для рыбы внутри — хуже глухой стены: тот свет, кислород, азот. При расшифровке «вода», обнажив свою суть, даст в профиль или в анфас «бесконечность-о-да»; то есть, что мир отнюдь создан не ради нас. Не есть ли вообще тоска по вечности и т. д., по ангельскому крылу — инерция косяка, в родной для него среде уткнувшегося в скалу? И не есть ли Земля только посуда? Род пиалы? И не есть ли мы, пашущие поля, танцующие фокстрот, разновидность каймы? Звезды кивнут: ага, бордюр, оторочка, вязь жизней, которых счет зрения отродясь от громокипящих га моря не отвлечет. Им виднее, как знать. В сущности, их накал в космосе объясним недостатком зеркал; это легче понять, чем примириться с ним. Но и моря, в свой черед, обращены лицом вовсе не к нам, но вверх, ценя их, наоборот, как выдуманной слепцом азбуки фейерверк. Оказываясь в западне или же когда мы никому не нужны, мы видим моря вовне, больше беря взаймы, чем наяву должны.
