останавливался в этой спальне и теперь, став взрослым, не хочет изменять привычкам, поэтому мы с Мери быстро навели там порядок.
Итак, не проведя здесь и двух часов, Эйвери Торн уже успел присвоить себе ее права, подорвать ее авторитет и задать лишнюю работу горничным.
— Это не заняло много времени, мисс.
— Да, верно, — согласилась Лили, и только тут до нее дошло, что Кэти говорила об уборке, которую они устроили в Голубой спальне.
Кэти неуклюже склонилась в реверансе и поспешно удалилась. Лили молча смотрела на выстроившиеся в боевом порядке на столе ряды серебра, фарфора и хрусталя, прежде чем сообразила, что Кэти сделала ей реверанс.
В Милл-Хаусе реверансы не были приняты. Горничные выполняли свою работу, которую привыкли уважать, и к ним, в свою очередь, относились столь же уважительно. До сих пор ей казалось, что ее внезапное увлечение Эйвери Торном является главным предметом ее беспокойства, однако она ошибалась. Своим появлением он поставил под угрозу все те привилегии для женщин, которых ей с таким трудом удалось добиться здесь, в Милл-Хаусе. Достаточно ему было приехать, как ее горничные, из которых она так старалась сделать независимых, свободомыслящих женщин, вдруг превратились в кучку приседающих в реверансах, с вечным «да, сэр!» домашних вассалов Что было по меньшей мере смешно, поскольку ни одна из них не прожила в этом доме достаточно долго, чтобы чувствовать себя его частью.
Спустя несколько минут часы в коридоре пробили полдень и в столовую вошла Франциска, держа в руках полупустую рюмку хереса и весело мурлыча себе под нос песенку из новой оперы Гилберта и Салливана[6].
— Мне кажется, — произнесла Франциска, подходя к Лили, — что ни один эстет не может пройти мимо мужчины с такими широкими плечами и бронзовой кожей.
— А, ты уже видела мистера Торна!
— Да, только что. Кстати, не забыть бы предупредить Драммонда, чтобы он заколол для нас барашка.
— А ты уверена, что не предпочла бы откормленного тельца? — отозвалась Лили сухо.
Франциска осторожно поставила рюмку рядом с фарфоровой тарелкой перед своим креслом.
— Судя по внешности Эйвери, его приезд заметно увеличит наш ежемесячный счет у бакалейщика.
— Вряд ли он пробудет здесь так долго.
— В самом деле? — бросил в ответ Эйвери, едва показавшись в дверях. — Добрый день, Франциска. Я рад, что снова вижу тебя.
Лили обернулась в сторону Эйвери Торна, маячившего смутной тенью на фоне дверного проема. Он уже успел переодеться к ленчу, и его рослая широкоплечая фигура каким-то чудом уместилась в безупречно скроенный, хотя и несколько старомодный сюртук, который был мал ему по меньшей мере на два размера. Он воспользовался представившейся возможностью помыться с дороги, и голова его до сих пор еще не высохла. Темные от влаги волосы завивались в тугие колечки, увлажняя воротник белой рубашки, что еще больше привлекало внимание к резким выразительным чертам его лица. В самой этой спешке чувствовалось нечто мальчишеское, и Лили с трудом поборола невольное восхищение.
Эйвери поцеловал Франциску в щеку, после чего обратил свой взор на Лили, словцо пресытившийся лев, неспособный устоять против легкой добычи. Его светлые глаза задержались на ней — явно не без задней мысли, крупный, красиво очерченный рот изогнулся в чарующей улыбке. Тонкая сеточка морщин проступила вокруг его глаз, а зубы казались ослепительно белыми на фоне смуглой кожи.
— Вот мы и встретились с вами еще раз, мисс Бид.
— Добрый день, мистер Торн.
Фамильярность есть признак неуважения, фамильярность есть признак неуважения, твердила она мысленно, но тут ей в голову пришла злорадная мысль: а что, если она является признаком совсем другого чувства?
— Полагаю, вашу комнату уже успели привести в порядок? — спросила она. — Обычно мы не пользуемся этой частью дома, так как, не говоря уже обо всем прочем, она находится слишком далеко от остальных жилых помещений Однако мы не хотим, чтобы вы остались разочарованы вашим выбором.
Эйвери, который во время этого разговора незаметно подбирался все ближе к Лили, остановился в нескольких футах от нее. Девушке пришлось собрать всю свою волю, чтобы не отпрянуть в сторону — таким чудовищно огромным он ей показался. Его тело, казалось, словно излучало вокруг себя некое подобие энергетического поля, которое она улавливала с несвойственной ей прежде чуткостью.
— Я вовсе не хотел доставлять вам лишние хлопоты, — произнес он, и улыбка исчезла с его лица. — Эту комнату я занимал, когда останавливался здесь будучи ребенком, поэтому она единственная, которую я помню.
— О нет, что вы! — поспешно ответила Лили. — Никаких хлопот.
Эйвери окинул взглядом неподвижно застывшую фигуру Лили. Улыбка словно приклеилась к ее лицу, во всем облике присутствовал некий налет… страха? Он нахмурился. Чего, собственно, она могла опасаться? Кроме, разумеется, неминуемой потери прав на наследство.
Последняя мысль не принесла ему желаемого удовлетворения. Он смотрел сверху вниз в ее темные, настороженные глаза и вдруг увидел, как ее смуглое лицо вспыхнуло ярким румянцем — зрелище, полное несказанного очарования.
— Не хочешь ли присесть, Франциска? — спросил он, отвернувшись от Лили.
На лице Франциски появилась улыбка, полная радости и изумления.
— О, Эйвери, как ты внимателен! И где только ты успел научиться светским любезностям?
— Уверяю тебя, я понятия не имею, что ты имеешь в виду, — отозвался Эйвери, рассматривая тяжелое кресло красного дерева, прежде чем приподнять его и отодвинуть от стола. — Я джентльмен, и предложить кресло даме — моя прямая обязанность.
Он подхватил Франциску под руку, подвел ее к тому месту, где только что стояло кресло, и затем подставил его ей — может быть, с излишней поспешностью. Она опустилась на сиденье и удивленно посмотрела на него.
— Возможно, я сказала не подумав… — начала было Франциска.
— Мисс Вид? — Эйвери обогнул стол, выдвинул кресло Лили и встал рядом, ожидая ее.
Лили тоже изумленно моргнула, словно его поступок был чем-то из ряда вон выходящим. Неужели она была так мало знакома с правилами приличия, что даже простой знак внимания смущал ее? Впрочем, чего еще можно было ожидать в доме, где живут одни женщины?
— Мисс Вид? — повторил он.
Она сглотнула и робко приблизилась к своему месту за столом. Он подставил ей кресло, слегка подтолкнув его вперед, так что передний край сиденья ударил ее сзади по коленям. Лили пошатнулась, он подхватил ее под руку, чтобы не дать упасть, и вдруг оцепенел словно громом пораженный.
Никогда еще простое прикосновение не вызывало такого сильного отклика в его душе.
Внезапно он всем своим существом ощутил присутствие Лили Бид — не только крепкие, упругие мускулы ее руки, но и тепло ее кожи, такой гладкой и бархатистой на ощупь, словно излучавшей жизненную силу. Ему хотелось провести ладонью сверху вниз и снизу вверх по ее руке. Ему хотелось прикасаться к ней снова и снова. Лили Бид. Его богиня-мстительница. Он резко отдернул руку.
Лили вскинула голову, глаза ее ярко блестели. Стало быть, она тоже что-то почувствовала. Должна была почувствовать. Он наклонился к ней, и она негромко сказала:
— Прошу прощения за то, что миссис Торн нет с нами. Знай Эвелин о вашем прибытии заранее, я уверена, она смогла бы отложить свою поездку в Бат. Надеюсь, вы любите баранину?
Ее слова вызвали у Эйвери нескрываемое разочарование, чуть ли не досаду. Он терпеть не мог баранину! По-видимому, отвращение отразилось на его лице, поскольку Лили тут же съязвила:
— Разумеется, это не то, что пиршество у маори, однако мы старались.
— Пиршество у маори? — переспросила Франциска.
— Мистер Торн в одном из своих писем к Бернарду привел довольно красочное описание празднества новозеландских дикарей, на котором ему пришлось присутствовать, — без сомнения, в качестве почетного гостя.
