принесла ему радости.
Глава 7
Вечером следующего дня Эйвери покинул свою комнату и направился в библиотеку, намереваясь просмотреть домовую книгу — если только ему удастся ее найти. Две горничные присели в реверансе, когда он проходил мимо. Их лица показались ему знакомыми. Со времени своего приезда он успел заметить в доме всего трех служанок, и все они находились на разных сроках беременности. Он кивнул им, и руки женщин тут же взметнулись вверх, чтобы скрыть смешки. Очаровательное зрелище.
До сих пор он мало общался с женской прислугой, однако у него возникло подозрение, что в большинстве домов горничные не разражались смехом при виде проходящего мимо мужчины. Проведя всю свою сознательную жизнь среди мужчин, он находил сугубо женский мир Милл-Хауса столь же таинственным и полным экзотики, как и любую из тех стран, в которых ему довелось побывать. Этот мир властно манил его к себе.
Женские голоса разносились по коридорам от рассвета до заката, заполняя их громкой музыкой, звонкими трелями, недовольным брюзжанием, смехом, столь же легким и непринужденным, как камешек, отскакивающий от зеркальной глади пруда, шумом перебранки, столь же резким, как звук испорченного тормоза, а иногда чуть слышным шепотом, похожим на щебет ночной птицы. Совсем как у Лили Бид… О черт!
Эта женщина незаметно проникала в его мысли в самые неподходящие моменты, заставая его врасплох. Однажды ему пришлось наблюдать, как колдун слепил из воска грубое изображение человеческой фигуры, чтобы навлечь проклятие на своего врага и подослать к нему злых духов, которых не мог видеть никто, кроме его жертвы. Нет нужды добавлять, что бедняга был перепуган до смерти. Эйвери чуть было не дался искушению обшарить комнату Лили Бид в поисках ее собственного воскового изображения, поскольку он никак не мог выбросить злополучную женщину из головы.
О дьявольщина! Ведь он же был аристократом, классическим образцом самообладания. Он два десятилетия своей жизни посвятил выработке в себе этого качества, и, Бог свидетель, он не должен был желать ее.
Он завернул за угол, снова мысленно сравнивая Милл-Хаус его детских грез с тем, каким он оказался в действительности. Он вспоминал нескончаемые коридоры, обшитые деревянными панелями, похожие на гигантские пещеры залы с величественными, как в кафедральном соборе, сводами, тысячи таинственных томов, заполнявших полки в библиотеке, и целые армии лакеев, начищавших до блеска сотни оконных стекол.
На самом деле в каждой комнате было всего по два окна, потолки оказались самыми обыкновенными, высотой в девять футов, а библиотека была забита отжившими свой век сенсациями сорокалетней давности, а вовсе не фолиантами эпохи Шекспира, как ему когда-то представлялось. Милл-Хаус оказался просто крупной сельской усадьбой без особых претензий, да и те немногие, что имелись, вызывали у него улыбку — окно эркера, забранное цветным витражным стеклом, дорогая севрская ваза и, если память ему не изменяет, бальный зал на втором этаже. Тем не менее теперешний Милл-Хаус с его непринужденной, располагающей к отдыху атмосферой нравился ему даже больше, чем тот образ, который он лелеял все эти годы в своем сердце.
— Мистер Торн, сэр?
К нему вперевалку подошла рыжеволосая служанка. Она покраснела от усилий удержать в руках большую стопку постельного белья.
— Да, Мери?
Его простой вопрос почему-то вызвал у собеседницы взрыв безудержного веселья. Реакция горничных на самые обычные слова, которые он произносил, была настолько сходной, что, если бы дело происходило где-нибудь в Африке, он мог бы счесть это чем-то вроде ритуального приветствия.
— О, сэр! — запыхавшись, проговорила девушка и приложила руку к животу. — Да благословит вас Бог, сэр! Вы запомнили мое имя!
— Разумеется. Вы единственная рыжеволосая бер… рыжеволосая Мери, которая служит здесь.
Его слова вызвали у горничной новую череду ужимок. Эйвери бросил встревоженный взгляд на ее огромный живот. Ему как-то раз пришлось присутствовать при родах в иглу [7]. При желании он мог остаться снаружи на пронизывающем ветру при сорокаградусном морозе — выбор, которому он охотно отдал предпочтение, пока у него от холода не онемели ноги. Последующие часы оказались весьма поучительными, и у него не было никакого желания проходить через нечто подобное еще раз.
Эйвери, нахмурившись, посмотрел сверху вниз на горничную.
— Что вы хотели?
— Мисс Бид попросила меня найти вас и узнать, как вы намерены поступить с приглашениями.
— Какими еще приглашениями?
— Приглашениями от местной знати, — ответила горничная, — на приемы, дружеские вечеринки, праздники,
Балы, танцы, домашние концерты, пикники и всякое такое в том же духе.
— Я понятия не имею, как мне быть с этими проклятыми приглашениями. Лучше отдайте их мисс Бид.
Он уже собрался пройти мимо нее, однако горничная преградила ему путь.
— Я уже это сделала, — пояснила она, — и мисс Бид попросила меня передать их вам, чтобы вы сами решили, какие стоит принять, а какие — нет. По ее словам, их и так уже накопилось слишком много, и на них нужно ответить.
— Ах вот как?
Какую еще игру Лили затеяла на этот раз? И где она сама, черт возьми?
Накануне она следовала за ним повсюду словно тень. Он бы заподозрил ее в бесчестных намерениях, если бы это доставляло ей хоть малейшее удовольствие, однако весь ее вид выражал такую тоскливую покорность судьбе, что ему не могло прийти на ум иной догадки, кроме той, что она боится, как бы он не улизнул тайком с фамильным серебром. Она явно не доверяла мужчинам, подтверждением чему могли служить хотя бы ее политические связи, не говоря уже о письмах.
— Мери, успокойтесь, дитя мое, — проворчал он, когда горничная снова начала глупо хихикать. — Если я неверно произнес ваше имя, лучше скажите мне об этом прямо. Нет? Отлично, тогда послушайте меня. Я не знаю никого в пределах сорока миль от Милл-Хауса. А это значит, что как бы я ни был тронут желанием мисс Бид разделить со мной приятные минуты, пожалуйста, передайте ей, что мне решительно все равно, на каких приемах она будет присутствовать, а на каких — нет. Так или иначе я не намерен ее сопровождать… дьявольщина! Это что еще за звук? — воскликнул он в ужасе.
— Ай!
У девушки подкосились ноги. Она пошатнулась и, наверное, упала бы, если бы Эйвери не подхватил ее на руки. Стопка простыней с глухим шумом повалилась на пол.
— Теперь мне придется снова тащить их в прачечную! — простонала она.
— Боже правый, дитя мое, вы что, с ума сошли? Вам сейчас следует находиться под присмотром повивальной бабки, а не слоняться по коридорам. Неужели у мисс Бид не осталось ни капли совести? Как она смеет заставлять вас работать в вашем положении?
Горничная изумленно моргнула.
— Мисс Бид, — ответила она серьезно, — настоящий ангел милосердия. Если бы не она, у меня вообще не было бы дома, так же как и у других девушек.
«Зато ваши услуги дешево ей обходятся», — промелькнула циничная мысль у Эйвери.
Чем больше он наблюдал экономию Лили, тем меньше она ему нравилась. Они обедали по-королевски, хотя Лили держала в доме всего трех беременных горничных, тогда как их требовалось вдвое больше. Наряды Франциски были сшиты по самой последней моде, однако сама Лили одевалась словно какой-нибудь обнищавший… сквайр. Уж во всяком случае, она могла бы носить платья. Когда-то прекрасные розовые сады заросли сорняками из-за отсутствия должного ухода, и вместе с тем двадцать списанных за негодностью скаковых лошадей кормились в конюшне отменным овсом. Расточительность и скупость шли рука об руку в Милл-Хаусе с тех пор, как он стал собственностью Лили. Скупость — когда дело касалось
