впечатление на Фоллз. Погнался за парой безжалостных бандитов-ирландцев, которые убили его, позарившись на его штаны.
Только представьте себе.
Та же самая парочка едва не прикончила Бранта. Фоллз знала, что он чувствует себя виноватым в смерти молодого парня и часто ходит на его могилу. Но станет ли он об этом говорить, захочет ли открыться? Да ни за что. Она вымыла волосы французским шампунем, и они выглядели отменно. В рекламе все эти белые кошечки мурлычут:
«Потому что вы этого достойны».
Как же она их ненавидела. Все эти слащавые девчачьи слюни — ей просто кричать хотелось. В стакане уже было пусто. Как это случилось? Радио было настроено на местную станцию Брикстона, и тут как раз Мэри Джи Блайдж[44] запела свое «Семейное дело». Фоллз начала подпевать, подошла к дивану, надела джинсовую куртку, подняла воротник, посмотрела на себя в зеркало, сказала:
— Порядок!
Она постелила на постель свежие простыни на случай… на случай, если ей с собой не совладать. Раздался звонок в дверь. Прежде чем открыть дверь, она посмотрела в глазок, убедилась, что пришел Нельсон, и щелкнула замком.
На Нельсоне были темно-синий костюм, белая рубашка, галстук и полицейские ботинки. Выглядел он отлично; он протянул ей конфеты и цветы, сказал:
— Не знаю, вроде это еще принято?
— Принято, — кивнула она. — Входи.
Он бегло, как коп, оглядел комнату, проверил, где выходы. Она спросила:
— Выпить хочешь?
— Конечно, пока ты собираешься.
— Я уже собралась.
— А… да, конечно.
Она налила ему виски, плеснула себе, сказала:
— Твое здоровье.
— И твое.
Она сбила его с толку, он растерялся, поэтому, пожалев его, она сказала:
— Я могу переодеться.
— Нет, ты в порядке.
Когда мужчина говорит женщине «ты в порядке», это все равно что сказать: у тебя милые глаза, но ты страшна, как собака, — и чего-нибудь ей кинуть. Нельсон выпил виски и спросил:
— Готова?
— Вполне.
Он приехал на «ровере» и поразил ее тем, что открыл ей дверь. Затем обошел машину спереди и сел сам. Включая передачу, он спросил:
— Итальянский ресторан годится?
— Конечно.
— Я заказал столик в «Слоне», у него хорошая репутация.
— Чем он ее заработал? — спросила она.
И им сразу стало легче. С этой минуты вечер пошел как по маслу. Они выпили две бутылки вина за едой, и Фоллз приятно удивило, что с Нельсоном интересно разговаривать. Большинство копов говорят только о работе, о работе… и снова о работе. Он про работу не упоминал, говорил о музыке, фильмах, путешествиях. Когда подали кофе, Нельсон заметил:
— Ты все больше молчишь.
— Тебя слушаю.
Он внимательно посмотрел на нее и спросил:
— Значит, мы сможем повторить?
— Думаю, да.
По дороге к ней домой Фоллз ожидала, что он проведет ночь с ней, и при этой мысли все у нее внутри замирало. Когда он припарковал машину и наклонился к ней, она закрыла глаза в ожидании поцелуя.
Ничего не произошло.
Он потянулся, чтобы открыть дверь машины с ее стороны, после чего сказал:
— Я прекрасно провел время. Я тебе позвоню.
Поверить невозможно. Чистые простыни, нетерпеливое ожидание — и «Я тебе позвоню!».
Она спросила:
— Когда?
— Что
— Когда ты мне позвонишь? Попозже, чтобы убедиться, что я благополучно улеглась? Завтра, на следующей неделе… ясным днем в августе?
— Господи, Фоллз, я…
— Слушай, Нельсон, мне эти игры надоели. Мужчина говорит: «Я позвоню» — и женщина начинает считать часы и дни, ждет и надеется. Он же думает: «Завтра воскресенье — какая разница?» Вот что я тебе скажу: чертовски большая разница.
Она повернулась, чтобы выйти из машины, — и в этот момент он сказал:
— Завтра, я позвоню тебе завтра.
— Отвали, — отрезала Фоллз. И хлопнула дверцей.
Нельсон посмотрел через лобовое стекло на молодую чернокожую женщину, затем включил передачу и уехал. Фоллз хотелось его вернуть.
— Дура, дура, дура, — бормотала она, роясь в сумке. Черт, куда подевались эти проклятые ключи?
Барри Вайсс вышел из тени с поднятым молотком.
_
Я прикуривал для нас сигарету, когда он повернулся ко мне и сказал: «Прости, что я разозлился, Морри».
«Да ничего, — сказал я. — Немного слетел с катушек, наверное».
Все было очень кошерно и по-английски. «Ничего удивительного, —
добавил я. — Ночь выдалась трудной».
Суперинтендент Браун вовсе не обрадовался появлению Робертса, тем более что в этот момент пил чай. Это был ежедневный ритуал: он выпивал две чашки чая и съедал два жирных масляных печенья. Он обожал, убрав все лишнее со стола, макать печенье в чай, подносить ко рту и губами отделять намокшую часть. Пожалуй, черт побери, самое приятное время за весь день. Чаепитие шло своим чередом, когда вошел Робертс. Супер — голова откинута назад, рот открыт, как у Гомера Симпсона, — вовсе не являл собой воплощение власти и авторитета. Он едва не подавился, сказал:
— Я не слышал, чтобы ты стучал.
Робертс сразу пошел в наступление:
— Вы меня заменили.
