Он проглотил таблетку ускорителя, запил банкой «Булла», спросил:
— Хочешь перепихнуться?
— Сейчас?
— Конечно. Некоторые готовы дать вместо того, чтобы платить.
— Наверное, нет. А что, полицию никто не вызывает?
— Оглянись вокруг, ты думаешь, полиция сюда поедет?
Я скрутил сигаретку, закурил, спрашиваю:
— А дети? Это тебя не беспокоит?
— Им пора начинать учиться. Крепче будут.
Он пренебрежительно посмотрел на мою самокрутку, заметил:
— Кончай курить это дерьмо. Сейчас ты уже в другой лиге.
Я пожал плечами:
— Мне нравится.
Он достал пачку «Данхилла», самые дорогие, закурил, говорит:
— Можно тебя кое о чем спросить?
— Конечно.
Он оглянулся, как будто нас подслушивали. В доме стоял ужасный шум.
Хлопали двери
кричали люди
плакали дети —
и все это под аккомпанемент рэпа.
— Как там было, в тюрьме?..
Я чуть не сказал: «Как здесь».
Но подумал о Томе Каконисе, американском авторе криминальных романов, который великолепно понимал тюрьму. Он писал:
«Назовите это джунглями, зазеркальем, королевством социопатов, графством ярости, где предательство является нормой, разрушаются моральные устои и жалость неведома или давно забыта. О, назовите это трубой, бьющей вас по хребту, ручкой от швабры в вашей заднице, каблуком на ваших ребрах. Это значит, что вы совершенно одиноки. И некому вас защитить».
Я не сказал этого Нортону. Я сказал:
— В основном скучно было.
— Да?
— Но это ничего.
Он допил, смял банку, бросил ее вниз. Она летела, ударяясь о каждую ступеньку. Я слышал, как она тарахтит, словно удаляющийся би-винг.[15]
На девятом этаже мы попали в зону турбулентности. Нортон повторял свой номер с темнокожей женщиной, когда вышел ее муж и с размаху заехал ему кулаком в висок.
Потом двинул на меня. Он был большим и сильным. Но и только. Он не был мерзавцем.
Мерзавцем был я. Я уклонился от удара и тут же врезал ему по яйцам. Он начал падать, и я локтем двинул ему по затылку.
Потом поставил Нортона на ноги; он хотел запинать черного до крови. Я оттащил его, сказал:
— Может, хватит на сегодня?
Он согласился:
— Уже почти закончили. С восьмого этажа — пусто.
Спустились вниз на лифте. Нортон потер голову, сказал:
— Я был не прав, когда о стихах говорил.
— Что?
— Когда говорил, что они ни на что не годятся. Как ты того парня завалил — это, блин, поэзия.
Я направился к фургону, Нортон сказал:
— Пошли, здесь бар за углом, я угощаю.
В баре он предложил:
— Мы же рабочие ребята, давай закажем по паре виски с пивом.
— Как хочешь.
Бармену сказали, чтобы принес пару пинт и скотч на закуску.
Наступило время ланча. Блюдо дня — сосиски с картофельным пюре. Пахло хорошо, было почти уютно. Мы заняли столик в глубине зала, Нортон сказал:
— И тебе того же.
После скотча мы размякли. Нортон считал наличку, выписывал столбиком цифры в своей книжке. Когда он писал, то повторял цифры, беззвучно шевеля губами. Потом собрал деньги, перетянул пачку резинкой. Бросил мне через стол:
— Твоя доля.
— Господи, Билли, я на столько не наработал.
— Еще успеешь, Митч, поверь мне.
Когда мы ехали мимо Овала, я снова заметил блондина. Он входил в бар «Игроки в крикет». Я попросил Нортона остановиться. Он спросил:
— Что случилось?
— Хочу последить за преследователем.
— Какой в этом смысл?
— Никакого.
Я вылез, перешел дорогу, нырнул в паб. Мужчина сидел у стойки, спиной ко мне. Я дружески шлепнул его по спине, сказал:
— Угадай, кто это.
Он чуть в обморок не упал. Я заметил, что он взял маленькую светлого. Дал ему минутку собраться с мыслями. Он говорит:
— Я знаю, что сделал ошибку, когда вернулся.
Я отхлебнул из его стакана, сказал:
— Да это моча.
Он посмотрел на дверь, я улыбнулся. Он сказал:
— Я Энтони Трент.
— Ты сказал так, будто это для меня что-то значит. Для меня это ни хрена не значит.
— Ох, извините, конечно… Я жил в вашей квартире прежде, до того, как она стала…
— А теперь ты чего хочешь?
— Просто забрать кое-какие вещи…
Я еще хлебнул его из его стакана, спросил:
— А чего ты так быстро смылся?
— Я слишком много задолжал мистеру Нортону.
— Много — это сколько?
— Десять штук.
— Поэтому ты соскочил?
— У мистера Нортона крутые друзья.
Он внимательно меня разглядывал, и я спросил:
— Что?
— Мне кажется, на вас один из моих свитеров. Не отжимайте его в стиральной машине.
— Слушай, Энтони, это печальная история, но она станет еще печальнее, если ты будешь меня преследовать.
— Да, конечно… Я понимаю. Так я могу забрать вещи из квартиры?
Минуту подумав, я ответил:
— Нет.
