— Родственник?
— Ну, скажем, брат.
Я посмотрел ему в глаза. Никогда не видел таких добрых глаз.
Теперь увидел. Кивнул:
— Конечно, я его брат.
— Джои в очень плохом состоянии.
— Вы считаете… он может умереть?
— Думаю, в ближайшие двадцать четыре часа.
Я протянул руку, сказал:
— Спасибо, доктор.
— Пожалуйста.
В палате было тихо. Кровать Джои была около двери. Когда будут выносить тело, много шума не наделают. Я подошел. Выглядел он очень плохо. Под глазами синяки, кровоподтеки по всему лицу, губы порваны. Над левой рукой капельница. Я взял его за правую.
Он открыл глаза. Сказал:
— Митч.
Попытался улыбнуться:
— Тебе на меня лучше не смотреть.
— Ты их знаешь?
— Да, два пацана из предместья. Они здесь живут неподалеку. Лет по пятнадцать… один на Бекхэма похож. И ногами бьет, как он. Другой — черный.
Он закрыл глаза, проговорил:
— Морфий у них забористый.
— Хорошо загрузило?
— Если бы у меня был такой на Овале, я стал бы продавцом месяца.
— Еще станешь, приятель.
Он опять открыл глаза, сказал:
— Не хочу умирать, Митч.
— Эй, брось.
— Могу я тебя кое о чем попросить, Митч?
— О чем угодно.
— Не позволяй им меня кремировать. Терпеть не могу огонь…
Он ненадолго отключился.
Я придвинул стул, но его руку не выпустил.
Во рту у меня пересохло — наверное, из-за вина.
Подошла сиделка, спросила:
— Вам что-нибудь принести?
— Чаю, пожалуйста.
Она вернулась, сказала:
— Есть только кофе.
— Отлично, спасибо.
Вкус у кофе был как у чая, в который налили касторки. Курить хотелось страшно, но отойти я не мог. Прошло два часа. Джои пришел в себя, увидел, что я на месте, опять закрыл глаза.
Около пяти утра он сказал:
— Митч?
— Я здесь, приятель.
— Мне снилась красная роза… Что это значит?
А хрен его знает. Я сказал:
— Скоро весна придет.
— Я люблю весну, — сказал Джои.
Потом добавил:
— У меня ноги такие холодные.
Я подвинулся к краю кровати, сунул руки под одеяло.
Ноги у него были как лед.
Я начал растирать их, сказал:
— Я принесу тебе термоноски, Джои. Они и на Овале пригодятся.
Я растирал ему ноги, пока не почувствовал чью-то руку на своем плече. Это был доктор.
— Он скончался, — сказал он.
Я прекратил растирать Джои ноги.
Самое главное, теперь они были теплые.
Доктор сказал:
— Пройдемте ко мне в кабинет.
Я прошел.
Он закрыл дверь, предложил:
— Если хотите, можете курить.
— Спасибо, я покурю.
Он полистал бумаги, сказал:
— Городской совет позаботится о похоронах.
— Вы имеете в виду кремацию.
— Это обычная процедура.
— Нет, не надо. Я сам все организую.
Доктор покачал головой:
— Разве это разумно? Понимаете, участок земли в Лондоне сейчас так же дорог, как место для парковки, разве что размером поменьше.
— Он с юго-востока Лондона, там ему и оставаться.
— Очень хорошо. Вам нужно подписать кое-какие бумаги.
Я докурил и говорю:
— Большое спасибо за помощь.
— Не за что.
Мы обменялись рукопожатиями. Когда выходил, понял, что устал как проклятый. Взял такси, попросил довезти до Клэпхема. Водитель посмотрел на меня в зеркало, сказал:
— Тяжелая ночь, приятель?
— Это ты точно подметил.
Много позже я наткнулся на стихотворение Энн Кеннеди, под названием «Правила похорон».
Там была такая строчка: «Не хочу быть сожженным, а одежду мою вы в мешок положите и пошлите домой».
А заканчивалось так:
Я открыл входную дверь и сразу почувствовал запах домашней выпечки. На кухне Бри что-то готовила. Она крикнула:
