обычная речь о «культурном братстве» будет в очередной раз извлечена из нафталина на приеме в посольстве.
Назначен новый посол, и он может в ближайшем будущем нарушить мой покой, прибыв на разведку. По слухам, он свободно говорит на урду – языке, куда более полезном здесь, чем мой испанский: МИД всегда безошибочно определяет, где какие знания жизненно важны. Мне угрожают Гаити, а там единственный общий язык – ручная граната; но после шестнадцати лет жизни с Рут подобные вещи меня не пугают.
Твой юмор, видимо, пал до пошлейшей игры слов. Мой уик-энд в Толедо НЕ сводился к вопросу «взять или не взять», хотя должен признаться, что в некоторые моменты у бассейна он действительно вставал – вопрос имею я в виду.
С наилучшими пожеланиями.
Твой,
Пирс.
Милая Джейнис!
Не могу уснуть: слишком жарко и я слишком трезва. А потому я спокойно ознакомлю тебя с событиями последних трех дней. Избранными событиями. Я не стану тратить времени на звонки Эстебана, которые по новым законам ЕС, несомненно, подошли бы под определение сексуальных домогательств, если бы я прежде не домогалась его с таким успехом на обеденном столе его предков.
КШТ благополучно прибыла в начале недели, и в мадридском аэропорту их официально приветствовал Пирс и менее официально – я, но по крайней мере я устояла при этом на ногах. Узнать приятеля Тома, который играет виконта де Вальмона, было просто – редко красота столь беспардонно осеняет мужскую физиономию. Судя по их выражению, минимум пять супруг среди встречающих поклялись совершить серьезнейший адюльтер еще до того, как его ноги коснулись асфальта. Меня завораживает, что пускают слюнки именно те, кого я ну никак бы ни в чем подобном не заподозрила. И это закон. Я была необычно сдержанной, но когда Том вновь познакомил меня с Вальмоном в зале для важных особ (он-то как туда попал?), я без тени стыда стала шестой кандидаткой, решив в случае необходимости использовать свой статус, чтобы пролезть без очереди. Ты ведь видела «Опасные связи» в Лондоне, так что поймешь, а судя по рассказу Тома, после спектакля ты чуть было не устроила в его уборной сцену снятия уборов.
В среду состоялась премьера: Пирс, окостенелый как восковая фигура, весь Мадрид, разодетый в пух и прах и, насколько я заметила, разделившийся на тех, кто воображал, будто смотрит Шекспира, и тех, кто настолько не знал английский, что вообще не понимал, что он смотрит. Пирс хранил выражение главы миссии, которое отрабатывал много лет, такое мне знакомое. Оно обычно означает, что он отдал бы все на свете, лишь бы бродить среди холмов в шортах до колен и искать редкие орхидеи, хотя сомневаюсь, что в настоящее время он мечтает срывать именно орхидеи. Я оделась так, чтобы оправдать репутацию, которой наградил меня Том в своей статье: изумрудно-зеленая юбка Керолайн Чарлз, длинная, прямая, крохотный корсаж на бретельках и болтающиеся со звоном серьги. Спереди все скромно, чтобы встречать министров и прочих, но сзади разрез до возмутительности низкий (если не сказать до жопки). И при каждом движении оно шуршало – ведь оно атласное, – как сотни шепотков. Я была довольна, что и последних хватало, и особенно довольна, что Пирс заметил.
«Полагаю, они все видели эту статью про тебя», – сказал он ворчливо.
«Может, они просто видели МЕНЯ», – отпарировала я.
«Да, они, бесспорно, могут видеть тебя почти во всех подробностях, – добавил он, только что заметив разрез. – Хотя обычно их видно больше спереди.
«Это я приберегу до субботы, – сказала я, подразумевая прием в посольстве, на котором я твердо намереваюсь соблазнить самого сногсшибательного актера в Англии, желательно на глазах моего не вполне сногсшибательного мужа. – Во всяком случае люди смогут отвлечься от твоей речи, не то чтобы это было так уж трудно».
«Чем ты надушилась?» – спросил он, игнорируя шпильку.
Я улыбнулась: «Отравой – «Пуазон», Кристиан Диор. Почти заглушает твой лосьон после бритья».
Я начала узнавать одно из тех ядовитых семейных препирательств, в каких мы с тобой поклялись никогда не участвовать. Меня даже подмывало заявить разным шишкам, с которыми меня знакомили: «Совершенно верно, я – жена поверенного в делах: его любовница не смогла прийти, не кончила на «Иллюстрейтед Лондон ньюс», хотя мне говорили, что обычно это для нее не проблема».
В этот вечер я еще никогда не была так близка к тому, чтобы возненавидеть Пирса. Впервые я почувствовала, насколько между нами разрушилось то, что я всегда считала само собой разумеющимся. Наша жизнь утрачивала сочность, в ней появился привкус горечи, и я представила себе, как через два-три года эта горечь запечатлеется на моем лице. Я превращусь в одну из тех сернокислых баб, которые умеют только винить всех и вся, и забыли, что такое от души трахнуться или от души посмеяться. Женщины с крепко сжатыми губами, с крепко сжатыми ногами и, разумеется, никогда не прикасающимися к крепким напиткам.
Этого не должно быть, подумала я. И не будет. Лучше брошу Пирса, только не это. Может быть, через две недели, когда кончатся мои Сто Дней. Оставлю его с малолетней любовницей. А что? Пеленки менять он скоро научится.
Поднялся занавес, началось второе действие. Ну, ты помнишь, тут мы начинаем улавливать, как смертоносно мадам де Мертей манипулирует всеми, кто ее окружает, включая виконта де Вальмона. Черт, подумала я, вот это настоящая власть – суметь обвести вокруг пальца мужчину, столь великолепно опасного, как Вальмон. А рядом со мной сидел Пирс, надутый важностью, младенец по сравнению, жалкий новичок. Будь я мадам де Мертей, он бы плясал под мою дудку, какой бы мотив я ни наигрывала, и уж ей-то, безусловно, не нужны были бы никакие тренажеры, знамения звезд или лестные газетные статьи, чтобы поставить на своем. Она просто взяла бы и поставила. Баммм!
И тут меня осенило. Я буду мадам де Мертей. А что? У меня есть внешность, у меня есть низкая хитрость и, черт побери, у меня есть веская причина! Осталось только составить план игры. Я наблюдала, как она хладнокровно манипулирует Вальмоном, перегоняет по кругу, точно крупье, фишки, а затем поддразнивает его либидо неотразимыми приманками. И вот он уже соблазняет невинную Сесиль прямо перед моими глазами на сцене. Беспощадный, неумолимый, а она – сплошное трепещущее сердце и трепещущие нижние юбки. Верная добыча.
