голубым, либо после первых ночей великолепного разгула плоти я вдруг смотрю на него в кровати и понимаю, что предпочту лежать в ней одна, чтобы быть свободной исследовать кого-нибудь еще в следующий раз.
И все же… когда мне будет сорок… пятьдесят, останется ли все, как есть. Или настанет время, когда я с радостью приму кого угодно, лишь бы он был добрым и готовым разделить со мной мои пшеничные хлопья, если не мою постель?
Слышу, слышу, как ты стонешь: «Если воздержание доводит тебя до такого, то ради Бога стань опять Венерой!»
А, да. Ты помнишь Тома Бренда, журналиста с перчиком, которого ты мне представила много лет назад. Ну, так я встретилась с ним на вечеринке. С годами он становится все опаснее. Полагаю, дело в «опыте» и неисчислимых женах. На нем прямо написано: «Крайне опасен». И соблазнительно открыть, что именно соблазняло стольких женщин, а вовсе не то, что потом заставляло их уходить от него. Он только что расстался с № 5, грустно поведал он мне. «Но, Том, вы же должны были давно свыкнутся с этой болью, – заметила я. – По Лондону рассеяно столько миссис Бренд, что это уже не фамилия даже, а фирменный знак». Он засмеялся, как малыш, который ну никак не может не измазать желтком свою чистенькую рубашечку, и пригласил меня пообедать с ним. Но я пригласила его сюда, подумывая, не нарушить ли мне с ним мой пост. Веселая неотразимость во всем, что бы он ни говорил, – и уже как бы его нога на пороге твоей спальни, и на что он ни посмотрит, ты уже чувствуешь себя голой.
Он явился с шампанским и цветами и начал говорить исключительно о тебе, и к тому времени, когда подошла решительная минута, я успела совсем остыть к этой идее. Ты думаешь, он может быть хорошим любовником? И почему, хотелось бы мне знать, ты никогда с ним не спала? Вероятно, повторять «нет» со временем переходит в привычку, но ведь ты никогда этого особенно не практиковала.
Значит, Пирс запрещает тебе связь с матадором? Ну, что же, ведь остаются еще тореадоры и пикадоры, верно? Мне, возможно, придется обойтись Томом – он будет быком.
Но пока еще
Твоя в полном целомудрии и со всей любовью,
Джейнис.
Рут, мечта моя несказанная!
Пирс ведь не вскрывает твою почту, верно? Муж у тебя истинно цивилизованный, жаль, что такой занудный.
Но к делу – вскоре я могу свалиться на тебя, и предпочтительно, когда его сиятельство будет проявлять свою поверенность в делах далеко от города, а ты будешь в более дружеском расположении духа, чем в прошлый раз. Я обладаю гибкостью в передвижениях, чтобы подделаться под тебя, выражаясь метафорически: обычная испанская сага с контрабандой наркотиков, которая извлекается из нафталина всякий раз, когда главному редактору приедаются нечестные на руку приходские священники и оргии поп- звезд, которых и о которых никто никогда не слышал. Я намерен придумать большую ее часть, как обычно, что и делает меня таким хорошим журналистом. (Том Бренд раскапывает пути десяти миллионов фунтов героина. Только для нашей газеты!), а тогда я все тебе возмещу в шикарной забегаловке, которую я обнаружил вблизи Пласа Майор.
Отдаешь ли ты себе отчет, о владычица моей жизни, что я обхаживаю тебя двадцать лет, а взамен даже ни разу не ткнулся носом в твой вырез? Я все повторял: «К моему сороковому дню рождения я буду ею обладать»; затем стало «К моему пятидесятому». Черт, протоми меня в ожидании еще дольше, и мне понадобятся костыль и собака-поводырь.
Кстати, мой развод, видимо, завершится в будущем месяце. С Сарой, разреши тебя поправить. Джорджия была четыре года назад. Ну да ты никогда, никогда таких вещей не помнила, хотя, должен признаться, что пребудь я в браке с Пирсом шестнадцать лет, так уже давно забыл бы его имя.
Я знаю, ты изнываешь от желания узнать, откуда у меня твой адрес, поскольку в телефонном разговоре ты его подчеркнуто не сообщила. Я тебе скажу. От твоей восхитительной подружки Джейнис, с которой я встретился на вечеринке. Не видел ее три-четыре года. Она выглядит моложе и красивее, чем прежде (обо мне она этого не сказала), загорелая и гибкая после бродяжничества по Дальнему Востоку, и в компании с этим гнусным киносапожником Кевином Вансом, который уже надрался. «Почему вы с ним, а не со мной?» – спросил я. Она засмеялась и пригласила меня навестить ее на буржуазной улочке неподалеку от реки и от меня, как оказалось. И она живет там ОДНА. Угостила меня одним из тех меню, которые аннигилируют любую попытку соблазна: кусочки актинии в сыром виде плюс оригинальный салат, смахивающий на кошачьи внутренности, запиваемые минеральной водицей. Я посоветовал ей покончить с путешествиями по Дальнему Востоку. Но на ней были джинсы в обтяжку и отсутствовал бюстгальтер: я сделал тактичный заход (ты знаешь, каким тактичным я умею быть), а стервочка только улыбнулась. «Том, идите на», – сказала она.
Она сообщила мне, что наконец порвала с Гарри. Это меня не удивляет. Я недавно наткнулся на него в Вашингтоне, и он трахался направо и налево с такой тоской, что я посоветовал ему подбодриться и повоздерживаться. А он только помрачнел еще больше и увлек какую-то секс-бомбочку во тьму для еще одного раунда страданий. Немножко Гарри в темноте ночной, как сказал Шекспир.
И подумать, что он мог бы жить с Джейнис, которая любила его с преданностью, которой я всегда завидовал. Мне же только удавалось вызывать нечто куда более липкое – точно живешь в банке из-под сиропа. Конечно, ты, моя сладчайшая, но ни в чем не липкая любовь, – именно то, что требуется человеку с таким разборчивым вкусом, как мой. А потому я не оставлю своих попыток рано или поздно покорить тебя моей рыцарственностью и интеллектом.
А пока я снова вольная птица в этой каморке, именуемой квартирой. Лондон усеян чудесными домами, некогда моими, где теперь проживают экс-жены, которым я плачу огромные суммы, лишь бы их больше не видеть (ни единая, черт бы их побрал, вновь замуж не выйдет!). Отсюда мне открывается вид на фешенебельную школу для мальчиков: по утрам они поют духовные гимны, точно хор ангелов, и я говорю себе: «Бренд, вот и ты когда-то пел так». Теперь, если я пою даже в ванне, соседи протестуют.
Не верю, что буду стариться благообразно.
Скоро увидимся.
Ole![6]
Том.
