королевское рукопожатие у меня получается безупречно, хотя мне следует помнить о том, чтобы при этом не держать в другой руке бокал с вином.
Ну а теперь о благотворительности. Позавчера мы обедали у министра внутренних дел. Памятуя об Афинах, Пирс меня тщательно проинструктировал. Министр очень важная особа («Господи, Пирс, у меня от зевоты челюсти сводит».), получил великолепное образование на трех континентах, президент банка, если не двух, и нагружен титулами, наприобрести которые умудрилась только испанская аристократия. Хавьер, маркиз де Трухильо и Толедо – сильно сокращенный вариант, насколько я поняла, в дружеском кругу известный как дон Хавьер. «А как его называть мне? Хавви?» Пирс меня проигнорировал. Общество будет самое утонченное, заверил он меня (Господи, до чего же скучным способен быть мой муж!). «Вырез или без?» – спросила я. Он вновь меня проигнорировал.
Утонченное? Как бы не так. Тяжелейшее. Люстры. Набриллиантиненные лакеи. Серебряные подносы. Все брякают орденами и медалями. Пирс надел что-то вроде шарфа через плечо, и впечатление было такое, будто в него вшили патроны. Из большинства присутствующих сыпался песок, а общим знаменателем шести языков оказались права на прибрежное рыболовство. Моим соседом за столом был посол из Швейцарии, где нет ни единого моря, так что он хранил полное молчание. С тем же успехом я могла быть солонкой. Вскоре Пирс заметил, что я созреваю для одного из лучших моих моментов, и начал посылать мне убийственные взгляды. Так что никаких еврейских анекдотов, ни даже упоминания о высокогорном блудодействии нашего покойного посла. Я была абсолютной паинькой. Видимо, я учусь.
Вот только – Пирса на – я выбрала глубокий вырез – мое ярко-зеленое, о-очень облегающее. В качестве первой леди я решила показать преданность флагу («и еще черт-те сколько другого», – угрюмо бурчал Пирс, когда мы сели в машину). Ну, вознаграждена я была ощутимо: меня пощупал марокканский первый секретарь, от которого разило послебритвенным лосьоном: он до того возбудился, что пощупал и Пирса, а мой муж стоически это игнорировал благодаря воспитанию в аристократической школе для мальчиков.
Однако истинным вознаграждением стал дон Хавьер, маркиз де Всего и Всюду. Абсолютная прелесть. Культурен до запонок. «А чем занимаетесь вы?» – осведомился он, когда мы пили кофе. (Черт, был уже час ночи по меньшей мере! Этот мне испанский суточный режим!) «Главным образом пью чай с женами дипломатов», – ответила я. «А это, – он доверительно наклонился через свою чашку, – бывает весьма неплодотворным занятием. Моя жена отказывается участвовать в подобном. И живет в деревне. Вам необходимо с ней познакомиться. Она вам понравится, я знаю».
Ну, ветеранша вроде меня сразу улавливает, что приглашение нанести визит жене министра означает, что он навряд ли пригласит меня нанести визит его постели. И я не ошиблась. У дона Хавьера были на меня совсем другие виды – а именно, сделать из меня сборщицу пожертвований. На что? Ни за что не отгадаешь. Звучит более чем невероятно, а особенно мое участие, но дон Хавьер объяснил, что любимая его мечта – создать Музей испанских конкистадоров в провинции Эстермадура, откуда были родом почти все великие conquistadores. У него уже набралась целая коллекция будущих экспонатов, есть и подходящее здание – по-видимому, заброшенный монастырь – в городке Трухильо (тут я вспомнила, что название это входит в титул маркиза, так что ему, наверное, принадлежит там все). Выходцем из Трухильо был Писарро, завоеватель Перу, продолжал Хавьер (а Перу ему тоже принадлежит? – прикинула я). Возглавляет сбор пожертвований его собственная дорогая жена. «Она много лет занимается подобной деятельностью. С поразительным успехом. Не соглашусь ли я помочь?» Лондонский Музей Виктории и Альберта уже дал согласие на устройство выставки. Необходима широчайшая реклама, и вот тут-то мое участие было бы бесценным. Такая дама, как я, с таким высоким положением и столь любезная, патронесса столь знаменательного события и т. д. и т. д. Изъяснялся он именно такими фразами – тонкая лесть Старого Света. «Если вы украсите его своим участием, люди будут одалживать или даже дарить для экспозиции драгоценные реликвии. Ну и деньги, разумеется. В наши дни нам приходится бывать порой вульгарными».
Я сильно колебалась, но тут он добавил с неотразимой величественностью: «Как-никак Испания и Англия, каждая в свое время, завоевывали почти весь мир. И скромным памятником этим достижениям станет совместное дело, которым можно гордиться, не так ли, миледи?
Как я могла отказаться? Только вот я за свою жизнь не собрала ни единого пожертвования.
Тут Хавьер поставил окончательную точку на нашем договоре, продемонстрировав поразительное умение читать чужие мыли: «Это мой племянник, Эстебан Пелайо». И внезапно рядом со мной возник небеснейшего вида молодой человек, подобных какому я не видела много лет. Где он был на протяжении обеда? «Эстебан координирует наше начинание здесь, в Мадриде, – весьма успешно. Он коммерсант. Полезные связи. У него вы найдете всю необходимую вам помощь».
А также и многое другое в случае необходимости, подумала я с надеждой и внезапно заметила, что успела выпить порядочное количество «Дона Карлоса Примеро».
«Мне это доставит большое удовольствие», – помнится, сказала я, одаряя прекрасного незнакомца многозначительной улыбкой, и тут срыгнутая капля коньяка упала мне на грудь и поползла все ниже, ниже. Наступила странная тишина, пока глаза Эстебана следовали путем капли, точно пара фонариков. Я пожалела, что это не его руки.
«Если вы пожелаете познакомиться с моей женой, я мог бы прислать за вами машину, – продолжал дон Хавьер, а коньяк тем временем нырнул в глубину и теперь высыхал на моем бюстгальтере. – В любой день. Поездка займет около трех часов. Полагаю, вы предпочтете вести машину сами. И можете погостить у Эстеллы. Она будет в восторге».
Я толком этого не восприняла – Эстебан был совсем рядом, и я сознавала, что Пирс энергично прощается. «Да, в любой день», – повторила я тупо. Твердая рука моего мужа направляла меня за локоть к двери. «Вам надо только сказать когда, милая дама». «Как вы жутко любезны, – кажется, сказала я. – И благодарю вас за чудесный вечер».
Дон Хавьер оказался не по зубам моему настойчивому мужу. «Нет, это я должен благодарить вас. Завтра я позвоню Эстелле и сообщу ей прекрасную новость. Машина будет в вашем распоряжении, когда вы пожелаете».
«Благодарю вас», – сказала я еще раз. Эстебан исчез. Пирс не исчез. Он злился. «Что ты, по-твоему, делаешь?» – вопросил он в такси. «Принимаю пожертвования», – ответила я и заснула. Предположительно он отвез меня домой.
Мысли о фигуре Эстебана вторгались в мое похмелье. Похмелье прошло, мысли остались.
«А кто был этот туповатый молодой человек?» – спросил Пирс, когда мы перестали не разговаривать друг с другом на следующий вечер. Милый прелестный Пирс, подумала я, есть вещи, не включенные в твое классическое образование.
В любом случае буду держать тебя в курсе моей новой жизни на поприще благотворительности.
Со всей любовью,
