приходит само собой. Ему надо учиться, точно так же, как владению сложным инструментом.
Вы же, уважаемые, не имеете ни малейшего представления ни о химии, ни о причинах плодородия земли. Не знаете, из-за чего случаются неурожаи. Объясняете свои успехи и неудачи лишь обилием или недостатком солнечных дней, росы, дождя. Ваши, с позволения сказать, воззрения на минеральные вещества, вроде мергеля, гипса, извести, просто смешны. Сие - не патентованные пилюли для улучшения пищеварения почвы. Не путайте их с солью или пряностями, коими сдабриваете свою пищу, дабы пробудить аппетит»...
«Да, так ли все это важно? Заблуждениями грешила любая эпоха,- скажет читатель.- Мало ли других забот существовало у людей в девятнадцатом столетии? Войны, революции!»
Спору нет, но недород, случавшийся в 1811 году в странах Западной Европы, одна из причин поражений Наполеона в России. Великая Армия так и не получила необходимого фуража и продовольствия. Военные действия начались лишь в августе. А там, глядишь, и генерал «Зима» подоспел. И скороспелая империя рассыпалась в прах.
Голод стал частым гостем и в Германии. А земля слыла в ту пору одним из важнейших источников дохода. Эксплуатировали ее нещадно. Конечно, крестьяне исправно сдабривали почву навозом, исстари считавшимся панацеей от бесплодия. Высевали кормовые травы, дабы скотина не скупилась производить этот чудодейственный эликсир. Все напрасно, поля с редкими поникшими колосьями все чаще становились неотъемлемой частью сельского пейзажа. Крупные землевладельцы, в основном князья-феодалы, не только терпели банкротства, но и теряли влияние.
Сельское хозяйство уступало пальму первенства промышленности, а буржуазия обретала все больший и больший вес в политике. Еще недавно слово «помещик-юнкер» означало богатство, преуспевание, привольную жизнь среди полей и лесов. Нынче же, полуголодная, плохо одетая братия землевладельцев осаждала городские аукционы, отдавая за бесценок свои поместья, пытаясь поймать «птицу счастья» в игорных заведениях Висбадена, Гессена, Фюссена.
А теперь решай сами, в чем причина бед, неспокойного девятнадцатого столетия. Процветание страны не возможно без зажиточного крестьянства, без кормильцев и защитников. Крестьяне же и «юнкера» Пруссии – не просто «люди земли», но и резерв, постоянно пополнявший редевшие ряды армии. Да, и какая промышленная революция без дешевого хлеба, обильного питания? Альтернативой же изобилию служили голодные бунты. А, чем заканчиваются народные волнения, в Германии знали не понаслышке.
Потому Либих и искал суперудобрения. Пытался превратить сельское хозяйство в некое подобие городской мануфактуры. Старые, проверенные рецепты уже не работали. А в «наивные призывы» использовать навоз не верил никто. Полагая его средством, откладывающим расплату по закладным. Применяй, не применяй, а земля, рано или поздно, предъявит счет.
Отсюда и высокомерие. Презрение ко всему «устаревшему». «Все, что не покоится на точных основах химии, - самоуверенно заявлял новоявленный пророк, - должно быть отвергнуто разумом».
Излишняя категоричность - верный путь к ошибкам и просчетам. Впрочем, о заблуждениях самого Неистового Юстуса чуть позже. А, пока рассказ о времени побед, одержанных над «агрономическими предрассудками». Самая известная из них случилась близ Берлина, в сельском местечке под названием Меглин. За сто лет до этого события сам Альбрехт Тэер основал здесь одну из первых в Европе сельскохозяйственных академий. Местное хозяйство слыло образцом для всех земледельцев Германии.
«Неудачным образцом»,- добавим мы. Ни почва, ни климат, ни какие условия не принимались учеными мужами во внимание. Они утверждали, например, будто всякий луг дает одинаковое по калорийности сено. И с ним, как с эталоном, сравнивалась питательность других кормов.
И уж совсем невероятное заявление. Меглинцы полагали: известное количество сена можно заменить соответствующим количеством … поваренной соли!!!
Удобрения, давшие хороший результат на этом «поле чудес», рекомендовалось применять везде. По той же причине молотые кости, не оказавшие влияния на урожай, подвергались остракизму по всей Германии. И зря, они прекрасный поставщик кальция и фосфора, коими бедны почвы Европы. Короче, в выводы, сделанные в Меглине, верили, как в средневековый постулат «Magister dixit» или «Учитель сказал»!
Столь невероятные утверждения могли родиться лишь в головах людей, отвергших знания ради …практики. В тэеровской Академии работали «чистые» агрономы, доверявшие исключительно своим глазам. Для проверки полученных рецептов не применялись, ни химия, ни физиология растений, ни какие другие науки.
Спорить с меглинскими «светилами» Либих посчитал ниже своего достоинства. О чем говорить, что доказывать несмышленым младенцам, не владеющими даже азами современных знаний? И он совершил поступок, всегда почитавшийся в академических кругах верхом бестактности. Обратился к студентам, изучавшим премудрости агрономии, через головы их учителей.
«CREDO, коим затемняют ваш разум: «надо следовать только полевому опыту» устарело,- заявил профессор химии. – Оно было верным, пока земледельцы работали на плодородных землях. Когда же наступила пора истощения, пора нужды, когда кормовые травы не растут более, и даже самые богатые перегноем почвы не дают урожаев, тогда богатый опытом практик становится беспомощным, как дитя».
Еще в восемнадцатом столетии стало известно: травы и деревья, на какой бы земле они не росли, берут из нее одни и те же вещества. Богатые земли содержат много таких частиц, бедные мало.
Отсюда следовал простой вывод. Любая почва теряет плодородие по мере того, как их запас в ней сокращается. А уменьшение питательных частиц в плодородном слое неизбежно из-за безвозвратного изъятия с урожаями.
И Либих выводит «Закон возврата». «Почве для сохранения плодородия необходимо возвращать все, что из нее взято. Если же возврат не полный нельзя ожидать от нее прежней щедрости».
Так легко объяснялось действие навоза. С его помощью, хоть и восполняют утраченные с урожаем вещества, но далеко не полностью раз большая часть зерна, овощей и фруктов увозится в город. Отсюда и дефицит.
«Ежели сельский хозяин желает упрочить свое положение и сохранить высокие урожаи, - развивал он свою доктрину, - то должен заботиться о получении не достающих питательных веществ из других источников. Иначе, исход предрешен. Поля опустеют, помещик разорится».
Идеи немецкого химика казались столь своевременными, что и возразить-то нечего. Экономисты, высокопоставленные чиновники и даже монархи прислушивались к его прорицаниям. Искали выход из обострившихся в девятнадцатом веке противоречий между человеком и плодородным слоем. Правда, пути решения видели по-разному.
Пруссия присоединила к себе германские королевства и княжества: Баварию, Вюртемберг, Гессен, Франкфурт, Саксонию, отвоевала у Франции Эльзас и Лотарингию. И мощь Германии приросла новыми плодородными землями.
Либих предпочитал более изысканные, научные методы. Полагаясь не на военную силу, а на знания. «Отношения хозяина с землей не должны противоречить законам природы, которую надо изучать, в противном случае человек станет рабом этих законов, - полагал он. – И приращение территорий лишь усилит нашу зависимость. Завоевать можно страну, а не почву».
Подобные заявления окончательно испортили отношения Юстуса с власть предержащими. Он перестал получать приглашения от именитых политических деятелей. Но обрел небывалую популярность у тех, кого сегодня именуют странным словом «общественность». Выступления немецкого химика собирали огромное количество слушателей. Либих слыл не только гениальным теоретиком, но великолепным оратором и популяризатором. Ему внимали в университетских аудиториях, на сельских сходах, и даже в церквях-kirche.
На одном из таких выступлений профессор неожиданно прервал речь. Спустился с кафедры и, молча, покинул зал. Он только что живописал собравшимся, как важен «закон возврата» для почв: «Все, все отобранное с урожаем у земли подлежит обязательному возмещению, и если даже одна частица, один химический элемент не будет возвращен…» И тут… он ясно представил, что случится, если «частицы или одного элемента» почве не хватит. Согласно любым законам логики и природы все усилия окажутся напрасными. Простота, очевидность вывода поразили его.
