Потеря семи тысяч человек, а еще более того психологическое поражение, демонстрация бессилия союзной армии после девяти месяцев осады, после всех людских и материальных затрат, ставят под угрозу исход войны. Виноваты в неудаче французы. Они торопили с наступлением, им хотелось взять Севастополь в сороковую годовщину Ватерлоо. Чертов император Наполеон с его страстью к дешевым эффектам. Хотел затмить громкой победой давнее поражение, а в результате не завершили бомбардировки и провалили дело. Второй неудачный штурм непозволителен. Это приведет к полному политическому краху. Пруссия выступит на стороне России, Австрия даст задний ход, а в Англии и Франции поднимет голову партия мира. Общество устало от войны, которая сулилась быть короткой, но превратилась в тяжкое испытание. Да, потери русских втрое или вчетверо больше, но для страны, где нет общественного мнения, а газеты подцензурны, обильное кровопускание не чревато тотальным возмущением. В Европе же каждое похоронное извещение — а их пришло уже больше ста тысяч — вызывает бурю. Да еще журналисты подбрасывают дров в огонь.
— Дела у нас паршивые, а задача, которая перед нами стоит, выглядит невозможной. — Губы Лансфорда улыбались, но глаза смотрели испытующе. — Я бы сформулировал ее так: Севастополь должен быть взят быстро и без больших потерь. Любой другой исход равнозначен поражению. Рассказать тебе, что будет означать поражение нашей армии для Европы и всего мира?
— Не нужно. И перестань, пожалуйста, меня просвещать. Всё это я знаю без тебя. Говори, что тебе нужно?
Лорд Альфред глядел на собеседника, посмеиваясь.
— Ты не британец и не русский. Ты человек нового типа. Паровая машина. Гонишь вперед по рельсам, и с пути тебя ничем не собьешь. Ах, как ты мне нравишься!
Лекс выжидательно молчал.
— Мне нужна твоя помощь, старина. Я долго искал правильного человека, пока не сообразил, что лучше тебя никто с этой проблемой не справится. Ты нам подходишь идеально, по всем параметрам.
— «Нам»? Чем ты, собственно, в Крыму занимаешься?
— Я возглавляю секретную службу при ставке главнокомандующего. И давно ищу толкового, инициативного человека, которого можно отправить на ту сторону с особым заданием.
В этом был весь Лансфорд: когда доходило до дела, он не топтался вокруг да около, а сразу брал быка за рога.
Большинство людей, будучи чем-то ошеломлены, издают восклицание или меняются в лице. Лекс в подобных ситуациях просто умолкал.
Но пауза и сама по себе получилась красноречивой. Не дождавшись никакой реакции на свои слова, лорд Альфред понимающе усмехнулся.
— Ты, разумеется, фраппирован. Джентльмен не может заниматься шпионажем. Особенно, когда требуется втираться в доверие к врагу и прикидываться тем, кем ты не являешься. Пристойные люди подобной грязью не занимаются.
Бланк по-прежнему молчал, ждал продолжения.
— У меня есть для тебя хорошая новость, — с комичной торжественностью объявил Лансфорд. — Да будет тебе известно, что отныне быть шпионом не стыдно и даже модно. За это мы все должны быть благодарны некоему капитану Бертону, с которым я познакомился в Константинополе. Ты слышал про капитана Бертона? Нет? Так я тебе расскажу. В позапрошлом году, облачившись мусульманином и даже — вот уж воистину герой — подвергнувшись обрезанию, он совершил хадж в Мекку. Потом Бертон совершил вылазку еще более рискованную: проник в абиссинский заповедный город Харар, куда чужакам вход воспрещен под страхом смерти. Помимо смелости и страсти к авантюрам капитан обладает еще и острым пером. Его книга произвела в обществе фурор. На всех раутах Бертон стал желанным гостем. Сейчас капитан создает бригаду башибузуков для военных действий против русских, но гораздо полезнее для нас та работа по реабилитации и пропаганде шпионского ремесла, которую он проделал. Отныне британец может заниматься разведкой в тылу врага, совершенно не опасаясь вызвать осуждение приличной публики. Это сулит мне в самом скором будущем приток новых, высококачественных кадров. Так что не беспокойся, твоя репутация не пострадает. Еще мемуары напишешь и будешь блистать в светских салонах.
— Мне плевать на салоны, ты отлично это знаешь.
— Знаю. Ты байроническая личность и ниспровергатель основ, — сказал Лансфорд, но не издеваясь, а подтрунивая. Умные глаза прищурились. — Значит, мешает то, что ты русский? Смотреть соотечественникам прямо в лицо будет потрудней, чем разглядывать их с дистанции в тысячу ярдов?
Лекса эта проницательность только разозлила.
— Я не боюсь трудностей, и это ты тоже знаешь. Объясни, чего конкретно ты от меня хочешь. Если я увижу, что дело действительно важное, я соглашусь.
— О, чрезвычайно важное! Для того чтобы наш следующий штурм не провалился, понадобятся самые точные сведения и грамотные рекомендации касательно самого уязвимого места русской обороны. Дать подобный совет способен лишь человек с инженерным опытом. И ситуацию он должен знать изнутри, чтобы обнаружить скрытые дефекты и неочевидные изъяны. — Голос Лансфорда обрел мечтательность. — Конечно, абсолютная мечта — выманить русских из укреплений в открытое поле. Обескровленные в большой битве, они не смогли бы удержать город. Нам известно, что молодой император прислал в Севастополь генерала Вревского, который является энтузиастическим сторонником генерального сражения. Но главнокомандующий Горчаков слишком хорошо понимает опасность этой затеи. Однако князь — храбрец только под пулями, а перед начальством отчаянный трус. Хватит ли у него твердости противостоять петербургскому эмиссару?
Лорд Альфред вздохнул.
— Впрочем, это не более, чем рассуждения вслух. Чтоб ты лучше представлял себе общее состояние дел. Я, разумеется, не надеюсь на то, что ты сможешь хоть как-то повлиять на решение русского командования. У тебя не будет доступа к Горчакову. Но вот место по инженерной части получить ты можешь. У русских, как и у нас, большая потребность в специалистах этого профиля. Ты должен найти слабое место в русской обороне. А если такового не сыщется, быть может, ты сумеешь создать его искусственным образом.
— По-моему, ты слишком низкого мнения о противнике. Кто меня пустит в осажденный город? И кто возьмет на военную службу человека без послужного списка?
— Уж кого кого, а тебя-то возьмут. — Лансфорд подмигнул. — Просто нужно восстановить одно старое знакомство… Не удивляйся, я знаю про твою дружбу с малышом Низи.
Лишь теперь Лекс по достоинству оценил и осведомленность, и шахматную расчетливость лорда Альфреда.
Этот эпизод из прошлого Бланк вспоминать не любил. Редкий случай, когда разум не смог справиться с чувством, и уже потом, задним числом, пришлось оправдывать собственную слабость, искать для нее рациональное обоснование.
Три года назад Лекс изо всех сил сражался с унынием. После революционного урагана Европа, казалось, откатилась в своем развитии на несколько десятилетий назад. Французы добровольно предпочли республике империю. Царь Николай диктовал свою волю континенту, всё трепетало и сгибалось под его самодурной волей. Саксония представлялась студенту Королевской школы топким болотом, в котором могли выжить лишь земноводные твари, чья температура тела всегда соответствует окружающей среде. Невозможно было поверить, что в сорок восьмом немцы свергали монархов и мечтали о коммуне. Все живые уехали, остались только полумертвые.
Как расшевелить эту трясину? Как встряхнуть людей, чтобы они вспомнили: в жизни есть вещи поважнее, чем сосиски с капустой или уютненький домик в рассрочку?
Что может сделать человек, когда он совсем один?
Логичный ответ был: регицид. Ничто так не всколыхнет общество, как удар в самую верхнюю точку иерархической пирамиды.
Справедливее и действеннее всего было бы умертвить проклятого тирана Николая Палкина. Но, будучи реалистом, Лекс понимал: это за гранью возможного. Император далеко, до него не доберешься.