донесения. Но спасти караван не успел. Единственное, что сделал ради будущих выгод, - предупредил Левшу о русской засаде. Не хватало еще, чтоб сардар-генерал захватил или убил имама. Кормилица-война такому не обрадуется.
Имама он застал в двух переходах от Семиаулья. Получил награду - именную медаль, обладателя которой в горах никто не тронет, даже самый отчаянный абрек. Эмархан был уверен, что Шамиль повернет обратно. Но хитрый Левша, как узналось после, сказал мюридам, будто ночью ему привиделся вещий сон: он-де должен повернуть назад, а Хаджи-Мурат пускай следует дальше, только не дорогой, а окольными тропами.
Ловко придумано. Потому Левша и правит Кавказом, что умный человек. Рассудил он, надо полагать, вот как: неудачный бунт на вражеской территории лучше, чем никакого бунта. А если к тому же Хаджи- Мурат свернет себе шею, Шамилю двойная польза - не доверяет он своему наибу, опасается.
И вышло всё к выгоде имама. Население Семиаулья ушло на восток. Хаджи-Мурат, хоть сам и не сгинул, но перебил много русских. Война могла быть довольна. Только вот серебро пропало.
Вторым подлым ударом Рока была история с похищением девки, генеральской дочери. Эмархан так хорошо всё устроил, что не сомневался в успехе. Последние пять тысяч, что еще оставались после пороховой сделки, в дело вложил. Замысел у него был не такой, как воображал Иванываныч. Делить с ним выкуп, бешеные деньги, Эмархан не собирался. Забрал бы всё себе и навсегда ушел на персидскую сторону. С таким-то богатством можно и на покое жить. Но не захотел Аллах давать своему рабу покоя. Тот же гяур, из-за которого пропал караван, лишил Эмархана последнего. И вот - нищета, прозябание на постоялом дворе Лазаряна, где природному князю и коня напоить срамно.
Но горчайшее из падений вдруг обратилось величайшим из везений. Неугомонный Иванываныч соорудил ловкую штуку. Как всегда, грязную работу должен выполнить Эмархан. Что ж, копыту к грязи не привыкать.
Пускай Честноков становится большим человеком. После такой проделки никуда ему от Эмархана не деться. Придется Иваныванычу кунака за собой наверх вытягивать. Теперь они одной веревкой повязаны. Той самой, на которой за шею вешают. Куда один, туда и другой. В будущем это сулило барыши, которые с лихвой покроют всё потерянное.
С аварцем встретились в обговоренном месте - за городом, на холме, под которым проходит Ставропольский тракт. Сколько Эмархан ни оглядывал окрестные кусты, Резу так и не заметил. Тот должен был прибыть много раньше, хорошенько затаиться и держать абрека на мушке. Этот Галбацы - волчище зубастый, с острым нюхом. Если что-то почует и схватится за кинжал, толстяк его успокоит.
Надежный человечек Реза, свое дело знает. Единственная тварь на свете, кому Эмархан полностью доверял, на которого мог положиться. Потому что и не человек даже, а полчеловека. А на вторую половину мертвец. Эмархан своего верного пса, можно сказать, с того света за ноги вытащил.
Был Реза рабом и сыном раба, посмевшим возжелать дочери своего хозяина - и не только возжелать, но свершить над нею насилие. Это преступление в горах очень редкое, почти неслыханное. За него в адатах даже кары не предусмотрено. Если такое совершил свободный человек, его просто убьют, как бешеную собаку. Но оскорбленная семья сочла, что для раба обычной смерти мало. Смертью наказали девушку, хоть она была виновата только в том, что далась насильнику живой. А Резу оскопили и вздернули на придорожном дереве. Там, по-собачьи хрипящим и истекающим кровью, его обнаружил Эмархан, ехавший мимо по своим делам. Горцы - не русские, толком повесить не умеют, поэтому Реза был жив. Он, конечно, все равно умер бы, когда в нем закончилась бы кровь. Но Эмархан веревку перерезал, полумертвеца за ноги отволок в кусты и залепил ему позорную рану. Реза выжил, только остался кривошеим, разжирел и заговорил бабьим голосом.
Самые преданные люди получаются из тех, кем все кроме тебя брезгуют. За то, что Эмархан скопца- изгоя взял к себе, тот служил ему ревностней, чем джинны Шайтану.
Помощник из него получился бесценный. Был Реза сметлив, бесстрашен и переимчив. Выучился по- русски говорить и читать, даже освоил цифирную премудрость, так что мог вести все потайные счета господина. Такой не уворует. Зачем ему деньги?
Вот какого волкодава припас Эмархан для аварского волка.
Сели они с Галбацы на траву. Поговорили о деле.
- Всё выяснил, - сказал Эмархан. - Мое слово - булат. Можно устроить, что ты хочешь. Трудно, но можно.
- Трудно - это ничего. - Абрек сверкнул своими бешеными глазами. - Я тебе помогу, ты мне. Сколько людей приведешь? Вдвоем не управиться.
- Сколько понадобится, столько приведу. Но много не нужно. Действовать будем не силой - хитростью. Я уж придумал, как Рауф-бека обмануть.
И Эмархан стал врать, как хорошо он всё рассчитал. Общее дело с аварцем у них было - в Канлырой попасть. Якобы надо Эмархану свои деньги вернуть, пять тысяч серебром - бесстыжий сардар, русская свинья, отказался возместить расходы посреднику. А сумасшедшему Галбацы загорелось выкрасть приемную дочь Рауф-бека и еще (о, Аллах!) какого-то котенка. Полоумных людей на свете много, Эмархан хорошо это знал. Знал он и то, что из чужого сумасшествия при умении легко извлечь для себя пользу.
Послушав собеседника, аварец размяк. Улыбнулся, убрал пальцы с рукояти кинжала. Когда Эмархан сказал: 'Может, вместе на смерть пойдем. Надо кунаками стать', - ничего не заподозрил. Только предупредил:
- У меня есть кунак. Русский - так уж вышло. Побрататься с тобой могу, только если пообещаешь ему никогда зла не делать.
- Ладно, - беспечно отвечал Эмархан. - Мне проще, чем тебе. У меня нет кунаков. Ты первый будешь.
На самом деле кунаков у него было без счета, и каждому он говорил, что тот - первый. Особенно хорошо, когда кунаком тебя считает враг, как сейчас. У русских есть отличное слово - 'предрассудок'. Очень удобно, когда у всех предрассудки есть, а у тебя ни единого.
Достал Эмархан бузу и лепешку - куначеский обряд совершить. Разломили хлеб пополам. Галбацы отпил вина, Эмархан тоже набрал полный рот. Потом, прикрывшись ладонью, выпустил струйку себе под черкеску - пока аварец жевал.
Скоро опоенный зазевал, стал тереть глаза. Повесил голову. Повалился. Первая часть работы закончилась.
Не оборачиваясь, Эмархан махнул рукой.
Из колючих зарослей поднялся Реза. Притащил всё, что нужно. Разложил: две винтовки на сошках, готовые патроны. Сверху понавтыкал веток - чтоб получилось укрытие. Эмархан посмотрел, одобрил. Велел Резе снова спрятаться.
Затем проверил, крепко ли спит аварец. Тот постанывал, супил брови, скрежетал зубами - зелье не подвело. Спящий пробудится, только если над ухом выпалить из пистолета.
Вскочил Эмархан в седло, стал поднимать чистокровного жеребца на дыбы, охаживать плеткой, крутить на одном месте. С четверть часа так неистовствовал, чтобы коня в мыло вогнать. Лишь потом вылетел на дорогу и погнал к ближайшему посту - в ожидании министра они были расставлены по всему тракту через каждые две версты.
Завидев бешено мчащегося человека в папахе, на дорогу с двух сторон выскочили казаки с ружьями наготове. Он издали закричал:
- Засада! Там засада! Я прапорщик милиции князь Эмархан!
Когда его окружили, он, задыхаясь, с нарочной бессвязностью, рассказал, что видал на холме, над трактом, блеснувшее дуло длинного горского ружья. Не злоумышление ли на жизнь великого человека?
Урядник гаркнул на казаков, те мигом вывели коней.
- Веди, господин прапорщик, показывай! Дело государево!
Погнали обратно, Эмархан на своем тысячном скакуне оторвался далеко вперед - так надо было.
Соскочил с седла ниже холма, на котором дрых глупый аварец. Наверху грянул выстрел - стрелял Реза, как уговорено. Казаки с гиканьем, выхватывая из чехлов ружья и обнажая шашки, летели наметом. Не
