предался своей привычной словоохотливости, коя была его неотъемлемой чертой. Дело уж и без того затягивалось гораздо более, нежели планировал с самого начала сэр Александр. К тому же его в немалой степени смущало и сбивало с толку хладнокровие и сообразительность обвиняемого, который находил в себе мужество сохранять полнейшее спокойствие, в то время как все обстоятельства, как казалось, сулили ему неминуемый крах.
Джон Грегори Крамп признался, что повстречался с обвиняемым в Грасмире и никогда прежде этого человека в глаза не видел. Судя по словам данного человека, звали его Александр Август Хоуп. У него было довольно много бесед с заключенным, в ходе которых самозванец не раз упоминал «о своей счастливой фортуне и рассказывал об имении близ Стокпорта и других». Мистер Крамп заявил, что он «покинул Грасмир и вернулся в Ливерпуль, где он обналичил вексель обвиняемого на тридцать фунтов». «Нет, — добавил он, — никаких коммерческих дел с ним до того момента мне вести не доводилось». С тем мистер Крамп покинул свидетельское место.
Самым печальным зрелищем того дня стала скорбная фигура Джорджа Вуда, нарядившегося ради такого случая в новую, купленную на зиму одежду. Он в буквальном смысле изнемогал от жары и духоты, которая теперь, во второй половине дня, стала и вовсе нестерпима, хотя все окна и двери в зале были распахнуты настежь. Леди же, присутствовавшие на заседании, беспрерывно обмахивались веерами. Он прибыл в город еще вечером накануне, боясь опоздать на заседание суда, и даже потратил на это некоторую сумму, дабы избежать любых нежелательных случайностей. В эту поездку он не взял с собой Мальчишку-мартышку, которому теперешнее путешествие наверняка напомнило бы то, прежнее, с Хэтфилдом и Мэри, и Вуд явно ощущал немалую ответственность за свое выступление в суде. Точно такого же мнения придерживались и все его друзья в Кесвике. Они рассуждали так, будто он сам, по доброй воле согласился давать показания перед Высоким Судом, получая удовольствие от одного лишь того, что тем самым наверняка подпишет Хэтфилду смертный приговор. И от всего этого мистер Вуд чувствовал себя весьма скверно.
— Никто никогда не узнает, через что нам с полковником Хоупом на пару пришлось пройти, — сказал он, его разгоряченное воображение рисовало жестокие картины войны, о которых он мог бы с готовностью поведать в случае нужды, но в то же время готов был под нажимом рассказать и о более приземленных истинах, которые открылись ему во время их совместной попойки. — В жизни своей мне не доводилось встречать такого благородного человека — от пяток до макушки, — и уж коли они утверждают, будто у него вовсе нет никаких титулов, то, стало быть, он благороден от природы.
Такая деятельная преданность другу превратила его в настоящего хранителя Грааля в Кесвике. А затем ему доставили повестку с тем, чтобы он немедленно явился на заседание суда в качестве свидетеля со стороны обвинения. Когда же наличие повестки вскрылось и новость обошла весь Кесвик, Вуд даже ощутил некоторое облегчение.
— Что ж тут поделать, надо ехать. А то они и за мою шею возьмутся следом, — сказал он, — им этого не понять.
Однако Мальчишка-мартышка не желал уступать, впрочем, как и некоторые другие, и потому Вуд чувствовал себя не в своей тарелке.
Медленно, запинаясь на каждом слове, Вуд наконец дал клятву на Библии. Сэру Александру весьма понравился вид этого хозяина гостиницы.
Все растянулось надолго, поскольку Вуд при ответе на каждый вопрос много и шумно фыркал, пыхтел и кашлял — то и дело он ловил на себе испытующий взгляд Хэтфилда и все пытался найти в этом взгляде некое оправдание собственному предательству, — впрочем, обвиняемый и сам задавал ему вопросы, тронутый одним уж тем, что старый друг по выпивке пытается его выгородить. Скелтон тоже тянул время. Николсон ходил вокруг да около, раза в два или три превысив то время, которое было отпущено для дачи свидетельских показаний. Долгая вступительная речь мистера Скарлетта вызвала немало длинных вопросов и таких же долгих выводов; но Вуд побил все рекорды — и все присутствующие в зале чуть не раскисли от жары в этот душный августовский день.
Весьма неохотно он все же признал, что водил знакомство с обвиняемым. Тот частенько гостил в гостинице «Голова королевы» и в дальнейшем найдет там такой же радушный прием. Пожалуйста, отвечайте конкретно на заданный вопрос, мистер Вуд. Извините, Ваша Честь, да, у обвиняемого была собственная карета, и очень красивая притом, лошади выглядели просто восхитительно, в особенности если учесть, что после… И как же он представился? Казалось, сей совершенно простой вопрос вызвал немалое затруднение. Создавалось такое впечатление, будто у мистера Вуда внезапно случился приступ наитяжелейшей мигрени. Его лицо так и перекосило, точно от боли. Как он представился? Вот именно — как? Каким именем представился данный заключенный? Какую фамилию он при этом использовал? Какую фамилию? Да в том-то вся и беда — никак невозможно припомнить, как сей джентльмен… этот заключенный, отрекомендовался и каково его полное имя. Ну, в таком случае не следует ли ответить таким образом, что данный обвиняемый назвался именем полковника Хоупа? Сморщившись, точно сморчок, мистер Вуд некоторое время молчал, напряженно раздумывая, а затем вынужден был признаться, что, мол, да, вроде так оно и было, но, делая такое признание, он и вовсе скорбно свесил голову. А как адресовались ему посылки? А которую посылку Его Честь имеет в виду? Любые посылки. Да неужто этих посылок было так много? Ах, так там еще и письма. Так полковник, то есть… заключенный, он частенько любил прогуливаться на почту за письмами, говорил, мол, любит пешком прогуливаться по улицам Кесвика, потому как люди такие доброжелательные, да они и теперь такие же, и коли ему еще понадобится местечко… Мистер Вуд! Доставлялись ли когда-либо в его гостиницу «Голова королевы» какие-либо посылки или письма, адресованные «высокородному Александру Августу Хоупу, члену парламента»? Вы дали клятву говорить правду и только правду, не забывайте об этом, мистер Вуд! И суд ждет! Приходили. Спасибо, мистер Вуд.
Когда же мистер Скарлетт взялся допрашивать Вуда и устроил перекрестный допрос в присутствии судьи Хардинга, то весь запутанный лабиринт уловок тут же выплыл наружу. Мистеру Буду надлежало в точности вспомнить, где и в чьей комнате он в какое время побывал, чью комнату покинул и куда собирался отправиться затем. Потом Высокому Суду срочно потребовалось детальное описание нижнего этажа гостиницы, расстояние между парадным входом и боковой аллеей, рядом с которой благородный обвиняемый произносил речь и где его в результате суматохи так и не сумели схватить…
Все подозрения сэра Александра вспыхнули с новой силой, однако Вуд вернулся на свое место, хоть и с мрачным видом, но все же ощущая, что сделал все возможное для своего друга.
Последним свидетелем мистера Скарлетта был полковник Парк. Да, он был неплохо знаком с полковником Хоупом; да, полковник Хоуп доводился младшим братом графа Хоуптона, а также командиром Семнадцатого драгунского полка. Да, он провел с полковником Хоупом три года, когда служил в Ирландии. Нет, заключенный, который сейчас сидит на месте подсудимого, не полковник Хоуп.
Мистер Скарлетт принялся высокопарно рассуждать и, как подумалось сэру Александру, в особенности после краткой и ясной речи полковника Парка, делать совершенно ненужные выводы.
Уже было почти шесть часов пополудни, и суд объявил о перерыве в заседании. Топпинг и Холройд отвели Хэтфилда в боковую комнатушку и послали за пивом и лимонадом.
Топпинг старательно еще раз проверил весь список свидетелей, которых он намеревался вызвать, — и лишь один из всех был адвокатом из Стокпорта в Чешире, которого когда-то, в 1801 году, Хэтфилд нанял, чтобы вернуть некую собственность в Кенте.
— Он может лишь подтвердить, что вы и в самом деле Джон Хэтфилд, хотя в то время вы и пользовались некоторым весом в обществе.
Именно в ту минуту Холройд и нарушил свое извечное молчание. Его речь зазвучала не сказать чтобы очень уж легко, но и без предварительных покашливаний и приготовлений. Но уж поскольку путь был расчищен, то сообщение было весьма лаконично:
— У Скарлетта есть все доказательства, и в этом истина. Он уже выиграл это дело.
— Вынужден согласиться, — сказал Топпинг. — Хотел бы возразить, да нечем.
— Я тоже, — сказал Хэтфилд. — Какую речь вы намерены произнести?
— Правдивую, — ответил Топпинг.
— Джентльмены, — заметил Хэтфилд, — на карту поставлена вся моя жизнь, и все зависело от вас с самого начала. Но вы мне ничем помочь не в состоянии. Я не смею вас даже винить в том, поскольку вы и
