требовательна, как были бы многие женщины в ее положении, но она вышла замуж с твердым намерением блистать в обществе. Как мисс Валлори, она была только дочь богатого стряпчего, всегда более или менее стесненная в своих стремлениях ограниченным значением своего отца; сделавшись мистрис Гаркрос, она стала богатою женой человека, стоявшего на широкой дороге к отличиям, и почувствовала что ее общественное положение обеспечено. Самое лучшее общество должно будет отворить ей свои двери, когда ее муж заставит говорить о себе, а в ожидании этого блага она довольствовалась тем, что была важною особой в своем кружке.
Новая жизнь Губерта Вальгрева, полная мелочных формальностей и церемоний, которыми он тяготился до крайности, была не семейною жизнью. Мистрис Гаркрос любила общество и посвятила свои лучшие годы выездам и приемам. Круг ее знакомых, с помощью еженедельных вечеров, быстро увеличивался. Губерт Гаркрос тяготился новыми лицами, были ли то люди желавшие вести с ним непременно деловой разговор и восхвалявшие его блестящую аргументацию в том или другом деле, или тенора и сопрано из любителей, не отходившие от большого рояля, или последние знаменитости в том или другом роде. Он был всегда светским человеком, но у него был свой идеал семейной жизни, вовсе не похожий на его жизнь в великолепном доме, где единственная комната, в которой он чувствовал себя свободно, был мрачный склеп со сводами и с окном, выходившим на мощеный двор и на высокую стену, но он покорился и присутствовал на обедах жены, высиживал все новые пьесы в модных театрах, тратил часа два на оперу в каждый вечер своего абонемента, посещал все картинные выставки в Вест-Энде и даже цветочные, когда позволяли дела.
Он, однако, не жаловался, когда занятия его усложнялись и освобождали его от таких выездов, и мало-помалу, отговариваясь делами, совсем отстал от образа жизни своей жены. Она жалела, что он не может проводить с ней больше времени, так как ей необходимо было, чтоб он сделался великим человеком; она не отрывала его от занятий и выезжала большею частью без него, с спокойным сознанием, что она самая красивая и лучше всех одетая женщина в своем кружке общества. Она тратила на свой туалет около тысячи фунтов в год и считала себя исполнявшею свою обязанность относительно Бога и своих ближних, когда клала соверен на тарелку после проповеди или подписывала пять фунтов на детский приют.
Супружеская жизнь их была не отрадная жизнь. Прошло более двух лет после их свадьбы, а у них еще не было ребенка, который освятил бы их союз. Невинное лицо младенца не оживляло скучного великолепия их дома, и странно, что Губерт Гаркрос, вся жизнь которого была основана на самой эгоистической философии, принимал это к сердцу и тяготился своим бездетством. Ему казалось, что он совсем иначе чувствовал бы себя в своем доме, если б имел маленьких детей.
Свои мрачные думы по этому поводу он часто прерывал циническим смехом.
«Для чего мне нужен сын? — спрашивал он себя. — Что могу я передать ему? Имя, не отличенное ничем, кроме дешевой известности, которую я приобрету для него, кровь эгоиста и прошлое, которое хуже, чем если бы его совсем не было. И когда дети стали бы подрастать, разве их чистые глаза не разглядели бы того, чего не видит их мать, — холодности и бессердечности нашего союза. Нет, лучше остаться бездетным, чем увидеть детей своих краснеющими за отца».
Но мистер Гаркрос нисколько не ошибся в своих расчетах, женившись на дочери Вильяма Валлори и наследнице Стефена Гаркроса. Деньги жены значительно повысили его профессиональное положение. Нет, кажется, репутации более полезной, как слыть за богатого человека. Карета мистрис Гаркрос, ложа мистрис Гаркрос, вечера мистрис Гаркрос, даже ананасы и персики на обедах мистрис Гаркрос в начале мая доставили Губерту Гаркросу более клиентов, чем он мог сосчитать. Его клерк перестал принимать незначительные дела, и однажды летом, находясь с женой в Рейде, мистер Гаркрос отказался от очень выгодного дела, на том основании, что погода слишком тепла для того, чтобы заниматься адвокатурой, и этот отказ был для него выгоднее тысячного дела. Человек, знающий, когда полезно поважничать, знает путь к успеху, и мистер Гаркрос в первые годы своей женитьбы шел быстро вперед; его имя стало известным именем, и люди искали его помощи как верной защиты. Он не был шумным адвокатом, ни выспренним оратором, но обладал хорошим голосом, спокойным тоном, мягкими манерами, и его сарказмы всегда попадали в цель. Он был замечательно во всем успевавший человек, счастливец, как его называли. Иметь Гаркроса на своей стороне было почти ручательством в успехе.
Были минуты в его жизни, когда он уверял себя, что он счастлив, что жизнь его полна и что то, чего в ней недостает, такой вздор, о котором не стоит и думать. Сидя иногда за своим обеденным столом в кругу любезных гостей и сознавая, что ему удивляются, завидуют, немногие, может быть, любят его, он начинал думать, что в жизни его есть все, что составляет счастье. Но вслед за такими минутами наступало разочарование, домашний очаг казался унылым, несмотря на свое великолепие, а общество нелюбимой жены наводило на размышление о том, что могло бы быть и что было.
Что же касается мистрис Гаркрос, она была вполне довольна. Она пользовалась обществом мужа, насколько это позволяли его профессиональные занятия. Ее образ жизни был его образом жизни, а если он иногда бывал принужден проводить много времени вне; дома, она не жаловалась. Мистрис Гаркрос не была ревнива, во-первых, потому, что муж не давал ей поводов к ревности, во-вторых, потому, что сама она не могла допустить, чтобы другая женщина могла произвести впечатление на человека, которого она удостоила своим выбором.
Муж ее не всегда имел возможность быть ее провожатым, но она редко являлась в общество одна. Уэстон Валлори был всегда к ее услугам. Он считал честью и удовольствием сохранить у мистрис Гаркрос должность ручной кошки, которую он так хорошо исполнял у мисс Валлори. Уэстон привозил ей новейшие фотографии для ее портфелей. Уэстон отыскивал знаменитых людей для ее вечеров, Уэстон помогал ей составлять списки гостей для ее обедов, Уэстон составлял
В течение нескольких лет супружества не было нескольких часов задушевного разговора между мужем и женой. О детстве и юности Губерта Вальгрева, об его молодости с ее испытаниями и соблазнами, Августа не знала ничего. Она не способна была сильно интересоваться тем, что было до нее, но раза два пробовала расспросить своего мужа об его прошлом.
— Я думаю, ни одна женщина не знает так мало о своем муже, как я о тебе, Губерт, — сказала она тоном жалобы.
— Потому что редкий человек может рассказать так мало о своем прошлом как я, — жалобно возразил мистер Гаркрос. — Некоторые люди имеют историю, я — никакой. Моя юность прошла в Регби и в Кембридже в беспрерывной работе. Я много трудился, милая Августа, и это все мое прошлое. Если в моей жизни должны быть необычайные события, они еще впереди.
Мистрис Гаркрос была замужем целый год, прежде чем проникла в квартиру своего мужа в Темпле. Однажды летом, когда ей неожиданно пришла фантазия дать обед в тот же день, она села в карету и отправилась прямо в Темпль. Ее ввели без доклада в приемную мужа. Мистер Гаркрос стоял, облокотись на конторку, и с утомленным видом перелистывал какое-то тяжебное дело. Он с невыразимым удивлением поднял глаза на жену.
— Августа! — воскликнул он. — Я так же мало ожидал увидеть здесь тебя, как принцессу Марию или какую-нибудь другую столь же важную особу. Разве в Кресченте землетрясение или что-нибудь в этом роде?
— Я пригласила несколько человек знакомых на обед, Губерт, и хотела предупредить тебя, чтобы ты обедал дома. Какая славная квартира! А я думала, что в Темпле все грязно и безобразно.
— Не везде, душа моя. Некоторые из нас дерзают жить удобно. Не хочешь ли хересу с содовою водой? Ведь у меня тут свой погреб.
— Ты знаешь, что я не пью вина до обеда. Какая славная картина, — воскликнула она, увидав картину над камином. — Это портрет? Славное лицо, но в нем есть что-то неприятное.
— Мне жаль, что оно тебе не нравится, Августа, — отвечал спокойно мистер Гаркрос. — Это портрет моей матери.
— В самом деле! Ты так скрытен относительно своего родства, что должен простить мне мои слова. Лицо очень красиво, конечно, но я не вижу в нем ни малейшего сходства с тобою.
— Сходства никакого нет. Я имею честь походить на отца и его предков.
