Роберт поклонился.
– Надеюсь, мы еще не однажды будем иметь честь принимать вас в нашем поместье, – с той же холодной приветливостью продолжал Харкурт Толбойз. – Здесь у нас чудесные места для охоты, и, если в следующий раз вы соблаговолите взять с собой ружье, фермеры, арендующие мою землю и мои угодья, отнесутся к вам с отменной вежливостью и должным пониманием.
Роберт поклонился еще раз.
– Спасибо, сэр, я и в самом деле люблю охотиться на куропаток, – сказал он и, не удержавшись, взглянул на Клару Толбойз.
Девушка покраснела и опустила глаза.
Для молодого адвоката это был последний день пребывания в земном раю. Впереди его ждала скучная череда дней, ночей, недель и месяцев, которая должна была продлиться до первого сентября, когда открывался охотничий сезон и когда уместно было появиться в Дорсетшире во второй раз. За это время молодые розовощекие сквайры и толстые сорокавосьмилетние вдовцы могли нанести ему, Роберту Одли, непоправимый ущерб. Неудивительно, что столь мрачные предчувствия ввергли его в совершенное отчаяние, и в то утро он был для мисс Толбойз плохим партнером для прогулок по дорожкам сада.
Но этот день миновал, как и всякий другой, солнце покатилось за горизонт, а мистер Харкурт Толбойз заперся у себя в библиотеке для юридического разбирательства какого-то дела в обществе адвоката и арендатора – и только тогда Роберт Одли преодолел свою печаль и у него стало чуть легче на душе.
Стоя у высокого окна гостиной, он наблюдал, как темнеет небо и с каждой минутой все ярче разгорается закат умирающего дня. Клара сидела рядом с ним, и он не мог не радоваться этому тихому уединению, хотя там, вдали, разглядел тень экспресса, который завтра утром должен умчать его в Лондон. Бог с ним, с прошлым, бог с ним, с будущим! Клара Толбойз сидела рядом, и только это имело значение и смысл.
Они и сегодня говорили о том, что всегда связывало их, – о Джордже. Пальцы девушки нервно вздрагивали; в ее глазах застыли слезы.
– Не могу, не хочу верить, что папа так легко смирился с исчезновением брата, ведь он любит – любит, мистер Одли! Будь я мужчиной, я бы сама поехала в Австралию, я бы нашла брата и вернула его домой. – И, помолчав, тихо добавила: – Если, конечно, он еще жив.
Она перевела взгляд на темнеющее небо.
– Может быть, мне отправиться на поиски вашего брата? – промолвил Роберт, дотрагиваясь до ее руки.
– Вам? – Клара подняла голову и сквозь слезы взглянула на него. – Вам, мистер Одли? Но разве вправе я ожидать от вас такой жертвы?
– А разве есть на свете жертва, какую бы я не принес ради вас, Клара? Разве есть такие моря и страны, куда бы я не отправился, зная, что награда за труды – ваша благодарность?
С минуту Клара молчала, не находя нужных слов, а потом сказала:
– Вы очень добрый и великодушный человек, мистер Одли. Но вы предлагаете так много, что мне вряд ли когда-нибудь удастся по достоинству отблагодарить вас. Нет, нет, это невозможно. По какому праву смогу я принять такую жертву?
– По праву моей любви к вам, Клара!
Роберт Одли упал на колени – получилось это, признаться, довольно неуклюже – и, припав к изящной нежной ручке, скрытой складками шелкового платья, осыпал ее страстными поцелуями.
– Я люблю вас, Клара, – сказал он, – я люблю вас. Можете позвать отца, можете сию же минуту выгнать меня из вашего дома. Делайте со мной, что хотите, я все равно люблю вас и буду любить, пока живу на свете, и, даже если вы скажете мне «нет», это ничего не изменит!
Клара высвободила маленькую ручку, но это был отнюдь не резкий, не сердитый жест, ибо в следующее мгновение та же ручка легко и трепетно легла на темные волосы Роберта.
– Клара, Клара! – умоляюще прошептал он. – Я поеду в Австралию, я разыщу вашего брата!
Ответа не последовало. К чему слова, когда ответ в глазах любимой?
– А может, поедем вместе, Клара? Поедем как муж и жена?
Мистер Харкурт Толбойз, зайдя в эту комнату четверть часа спустя, застал Роберта одного и вынужден был выслушать признание, удивившее его до чрезвычайности. Подобно всем самонадеянным людям, он совершенно не замечал того, что происходило у него под боком, и был искренне убежден, что именно его общество и спартанский уклад жизни сделали Дорсетшир привлекательным для гостя.
Увы, ему пришлось разочароваться, но разочарование он перенес удивительно легко, прямо-таки стоически, выразив спокойное удовлетворение по поводу того, что события повернулись именно таким, а не иным образом.
Когда, к всеобщему удовольствию, все было улажено, Роберт сказал:
– С вашего позволения, дорогой сэр, наше свадебное путешествие мы совершим в Австралию.
Это заявление смутило мистера Толбойза. Взор его затуманило нечто похожее на слезы, и он, смахнув это «нечто», крепко пожал руку будущему зятю.
– Я понимаю, вы хотите отправиться на поиски моего сына, – сказал он. – Будь по-вашему: привезите мне моего мальчика, и я с готовностью прощу вас за то, что вы лишаете меня дочери.
Роберт Одли вернулся в Лондон, чтобы разузнать, какие корабли отплывают из Ливерпуля в Сидней в июне.
Он вернулся новым человеком – с новыми надеждами, новыми заботами, новыми планами и новыми целями. Он ехал по знакомым улицам и не понимал, почему этот мир, до сих пор скучный и однообразный, вдруг заиграл тысячами оттенков и запел на тысячи голосов.
Когда он вошел в дом, миссис Мэлони, по обыкновению, усердно мыла лестницу.
– Вам тут уйма всяких писем пришла, ваша честь, – сказала она, вставая с колен и прижимаясь к стене, чтобы дать ему пройти. – И посылки разные приходили, и еще приходил один джентльмен, много раз приходил – он и сейчас ждет вас: я ему сказала, вы писали, что приедете сегодня, чтобы я, значит, приготовила ваши комнаты.
– Прекрасно, миссис Мэлони! Пожалуйста, купите мне чего-нибудь поесть, пинту шерри, а также позовите носильщика и проводите его ко мне.
Роберт медленно двинулся вверх по лестнице, размышляя, кто бы это мог ждать его в апартаментах.
Вряд ли это сколько-нибудь значительная персона. Скорее всего назойливый кредитор. Отвечая на приглашение Харкурта Толбойза, Роберт уехал из Лондона, оставив дела в совершенном запустении: он слишком высоко взлетел на седьмое небо любви, чтобы помнить о столь низменных материях, как неоплаченные счета от портного.
Он открыл дверь и вошел в гостиную. Канарейки пели прощальную песню заходящему солнцу. Бледно- желтые пятна света мерцали на листьях герани. Гость сидел спиной к окну, опустив голову на грудь. Когда Роберт Одли вошел в комнату, посетитель вскочил с места, и молодой адвокат вскрикнул от радости и удивления.
Перед ним стоял Джордж Толбойз.
Миссис Мэлони принесла из ближайшего кабачка вина и еды на двоих, и молодые люди далеко заполночь засиделись у камина, возле которого давно уже не было так весело и уютно.
О многом и о многих поведал Роберт в тот вечер своему другу, и лишь о женщине – порочной женщине, обреченной доживать остаток своих дней в забытом богом бельгийском городишке, – он упомянул лишь вскользь, зная, скольких душевных мук будет стоить Джорджу одно лишь напоминание о ней.
Затем настала очередь Джорджа, и он рассказал, что случилось с ним в тот солнечный день, седьмого сентября прошлого года, когда он, оставив спящего друга у ручья, где они ловили форель, отправился в Одли-Корт, чтобы изобличить во лжи свою неверную жену.
– Господь свидетель: с той минуты, когда я упал в колодец, мне больше всего хотелось все устроить так, чтобы правосудие не покарало эту женщину. Плечо саднило и кровоточило, правая рука была сломана. Я стоял по колено в грязи и болотной тине, растерянный и ошеломленный. Глотнув зловонный воздух, я понял, что, если не выберусь отсюда, мне конец. К счастью – насколько в столь бедственном положении вообще уместно говорить о счастье, – мне пригодился мой австралийский опыт, ибо лазать я умею, как кошка. Колодец был сложен из грубо отесанных камней неправильной формы, и я, вставляя ноги в
